Две Европы

 Две Европы («Знать»/“Cildenie“, реж. Юрис Курсиетис, Латвия-Эстония-Греция, 98 мин.)

П.И.Филимонов

Не так часто попадают на наши экраны фильмы соседей с юга. «Знать» Юриса Курсиетиса тоже прошла довольно ограниченным прокатом, а между тем сравнить было бы весьма интересно и показательно. Все мы тут восторгаемся мультфильмом про котёнка и потоп, но это же не всё, чем может нас заинтересовать кинематограф Латвии. Впрочем, после более внимательного изучения прокатных планов, выяснилось, что в конце февраля его будут показывать ещё, уже как будто с обычной частотой. 

Фильм Юриса Курсиетиса, между прочим, поднимает резко актуальную для нас проблему – как прямо сейчас, так и в более широкой перспективе. Фильм рассказывает историю одной немецкой пианистки, которая полюбила одного латвийского бизнесмена. Да настолько полюбила, что вышла за него замуж, переехала в Латвию и попыталась вписаться в местный контекст. Бизнесмен, в свою очередь, её тоже полюбил, да настолько, что спонсировал несколько её проектов. И она вся такая неземная-неземная, чистое искусство, Бетховен и Хиндемит. А он такой практичный и приземлённый, рубка леса и тысяча изделий из дерева. 

И вот к нему приходит полиция и предъявляет ему обвинение в коррупции, мол, для того, чтобы получить разрешение на рубку латвийского леса (на котором он, собственно, и сделал себе состояние) он давал взятки чиновникам. Как это говорится, в особо крупных размерах. И его, натурально, могут теперь посадить. А Анна (жена и пианистка) вообще не может это уложить в своей голове – взятки, коррупция, нечестность. И проекты её, сталбыть, финансировались за счёт преступных денег? А для мужа её это обычная жизненная рутина, потому что он, как и мы все, выходец вот оттуда, откуда и мы все, и ничего сверхъестественного для него в этом нет. Так все живут, почему же он должен по-другому?

Я далёк от иллюзий, что в так называемой «старой» Европе всю коррупцию уже полностью изжили и истребили на корню. Но мне всё-таки кажется, что в странах, избежавших коммунистической заразы, и одновременно не являющихся, например, Италией, как минимум, отношение к этой сфере общественных отношений слегка другое. Хотя можно ли назвать Германию страной, избежавшей коммунистической заразы? Ладно, зайдём с другой стороны. Недаром Курсиетис делает свою героиню пианисткой, максимально далёкой от «реальной» жизни и «реальных» проблем. Как бы она мужа ни любила, осознание того, что он не совсем такой, каким она всё время его считала, больно бьёт по её тонкой артистической натуре. Притом, что в кадре мы не имеем стопроцентных доказательств вины латвийского бизнесмена. Но живя практически внутри всего этого, давайте будем честны, ну какой шанс мы можем дать ему на то, что он этого не делал?

Ещё одной точкой столкновения двух миров здесь выступает так называемая «повесточка», в частности, феминизм. Среди друзей мужа Анны есть священник местной церкви, крайне консервативный господин, прямым текстом, конечно, не говорящий, где, по его мнению, место женщины, но дающий это понять. Противостоит ему не то сестра, не то подруга Анны из Германии, для которой его воззрения (и это, кстати, не самый ужас-ужас в смысле взглядов, который может быть, для местных реалий это почти прогрессивный священник) выглядят такими же дремучими, как воззрения какого-нибудь племени каннибалов Борнео (ничуть не хочу обидеть этих прекрасных людей).

Курсиетис, надо сказать, довольно к нашему обществу безжалостен. Работать нам ещё и работать, пахать нам ещё и пахать до нормального мира. Ну а что нам остаётся, других вариантов у нас нет. 

Должен держаться корней

Должен держаться корней («Настоящая боль»/“A Real Pain“, реж. Джесси Айзенберг, США-Польша, 90 мин.)

П.И.Филимонов

У некоторых людей в жизни настают такие моменты, когда они садятся и начинают раздумывать, откуда они есть пошли. В результате этих раздумий они потом составляют генеалогические деревья семьи, пишут мемуары, проходят гиюр, принимают ислам (в прямом смысле слова) и так далее. Вот Джесси Айзенберг снял фильм. Фильм довольно простой по форме и в то же время глубокий, если заглядывать в него. Другое дело, что в него необязательно заглядывать. 

«Настоящая боль» в аннотациях, опять-таки, преподносится комедией, но, конечно, она ей не является. Единственным комичным элементом в ней, возможно, выступает характер персонажа Кирана Калкина, который в определённом смысле играет человека-катастрофу. 

Завязка, да и сам сюжет «Настоящей боли» - проще некуда. Сам Айзенберг и Калкин играют двух двоюродных братьев, у которых умерла их любимая еврейская бабушка. И перед смертью бабушка попросила их посетить маленький польский городок, где она родилась, и откуда уехала после второй мировой войны, успев до этого пройти через концлагерь. Братья едут не совсем самостоятельно, они примыкают к маленькой туристической группе из четырёх (без них) человек, плюс гид – целью которой является так называемый тур «еврейского наследия». 

Братья диаметрально разные что по характеру, что по образу жизни. Дэвид (Айзенберг) – довольно типичный американец с крепкой семьёй и стабильной работой, очень правильный, интровертный, всего лишь изредка сидящий на андидепрессантах. Бенджи (Калкин) – человек без нормальной работы, семьи, по фильму даже складывается подозрение, а не живёт ли он часом, как герой Тома Хэнкса из «Терминала», в аэропорту. Дэвид сложно сходится с людьми и принимает программу тура как данность. Бенджи считает своим долгом залезть каждому члену группы под кожу, раскритиковать гида и проявлять максимальную самостоятельность, граничащую с довольно бессмысленным бунтарством. Более-менее взрослый Дэвид и более-менее подросток Бенджи, у которого, как мы довольно скоро узнаём, за спиной есть опыт неудачной попытки суицида. 

В общем, два мира, два Шапиро, как говорится. Объединяет их то, что любое благополучие – только видимость, ничто не хорошо, даже в случае Дэвида внешне подрихтованный фасад всего лишь прикрывает кучу внутренних проблем, боли и неустроенности.

И вот как будто по мнению Айзенберга-сценариста и Айзенберга же режиссёра причиной всего этого является холокост. Как будто Айзенберг подталкивает зрителей (ну или лично я так понял) к пониманию того, что тот ужас, та катастрофа, которые происходили с евреями в Европе в конце тридцатых-первой половине сороковых годов двадцатого века, сказываются на жизнях всех без исключения потомков пострадавших до сих пор. В разной степени, в разном смысле, но сказываются. 

И очень сложно оценивать, насколько в этом своём представлении Айзенберг может быть близок к истине. Просто я не в материале. Но обаятельному человеку, а Айзенберг – человек, бесспорно, обаятельный, хочется верить. И тогда это ну совсем не комедия. А кино о травме. В единственном числе как обобщающее понятие. 

Ломка органики

 

Ломка органики («Апатия»/“Quet Life“, реж. Александрос Авранос, Франция-Германия-Швеция-Эстония-Греция-Финляндия, 99 мин.)

П.И.Филимонов

Этот фильм, скорее, чем Серебренниковскую балладу о Лимонове, можно назвать первой ласточкой подлинно эмигрантского кинематографа. Ну а что, в первую волну русской эмиграции развилась эмигрантская литература, а кино продолжает оставаться важнейшим их искусств, так что всё логично – теперь мы будем иметь ещё и эмигрантское кино. Фильм не имеет чётко выраженной страны выхода, действие происходит, да, в Швеции, но это довольно формальная привязка, герои – русские, бежавшие из страны понятно от чего. Режиссёр, правда, грек, но это преодолимая трудность.

«Апатию» спродюсировала Чулпан Хаматова, которая и сыграла в ней главную женскую роль. Создала для себя рабочее место и заполнила его. Что как будто показывает циничному обывателю, что, с материальной точки зрения, всё у Чулпан Хаматовой неплохо.

Фильм – о том, что, оказывается, существует такой психологический синдром у детей – при попадании в новую стрессовую обстановку, они закукливаются, как будто самоустраняются из мира, в «Апатии» это называют «засыпают», но, по сути, впадают в некую лишённую реакции кому на дни, недели, месяцы, годы. Во время этой комы с детьми может происходить что угодно – в застоявшейся крови образовываются тромбы, которые потом становятся причинами сверхранних инфарктов, инсультов и прочих удовольствий, не совместимых с жизнью.

Окей, ещё один психологический синдром, про который мы не знали. В мире есть десятки тысяч психологических синдромов, про которые мы не слышали, вот нам ещё один. Другое дело, что, по данным шведских статистиков (отсюда Швеция) он чаще всего возникает в семьях беженцев.

Метафора понятна предельно. Жизнь беженца тяжела и полна неожиданностей. Не все выдерживают. А они ведь тоже люди – и так далее. Мы все в курсе, никто не против.

Наверное, Чулпан Хаматова хотела высказаться про свою текущую жизненную ситуацию. Наверное, ей приходится непросто в новой стране в новых условиях. И всё бы было хорошо, и можно было бы с чистым сердцем пожалеть что её героиню, что персонажа Григория Добрыгина, который по фильму приходится персонажке Чулпан мужем.

Если бы не некоторая натужность, с которой актёры этот материал изображают. Я прежде всего говорю про русскоязычных актёров. Понятно, что сами они в этом совсем не виноваты, понятно, кто или что виновато во всём этом – но акцент у них топорный, новый способ нахождения в кадре они пока не придумали. Старая органика сломана, новая пока не наросла. Что Хаматова, что Добрыгин очень стараются, и история, на самом деле, имеет потенциал, но вот что-то не бьётся – по эмоциям, по характеру, по искренности.

Единственный момент фильма, в котором Чулпан явственно оживает и на минуту становится той Чулпан, которую мы знаем, это когда они с Добрыгиным везут своих коматозных дочерей в машине и вдруг включают «Провал» СБПЧ, и Хаматова начинает подпевать. Это – её, тут она понимает, тут протискивается старая органика, как будто ей вдруг разрешили нести русский триколор на берлинском митинге, если вы понимаете, о чём я.

Что ж, процесс отряхивания праха нечестивого города от ног своих долог и труден. Для начала Хаматову можно похвалить за смелость, что она на этот путь вступила. Можно надеяться, что дальше будет лучше.  

Сорок девять с половиной оттенков

 Сорок девять с половиной оттенков («Плохая девчонка»/”Babygirl”, реж. Халина Рейн, США, 115 мин.)

П.И.Филимонов

Николь Кидман снялась в фильме, который в официальных источниках относят к жанру «эротического триллера». Не будем заглядывать в паспорт Николь (хотя мимолётный любопытный взгляд туда скажет нам, что актрисе на данный момент полных 57 лет, но разве это важно, вон Деми Мур 60, а как она прекрасно выглядит в «Субстанции», особенно когда переформируется в молодую себя), просто скажем, что смелости австралийской диве не занимать. Не припомню, чтобы Николь в более молодые годы играла что-либо столь же откровенное, разве что вот у Кубрика в «С широко закрытыми глазами» тоже было что-то подобное. Впрочем, это мои личные тараканы, для меня Кидман всегда была не про секс. Про какие-то другие женские качества – да. Нежность там. Любовь даже возможно. Яркость и неповторимость. Но не про секс. 

И вот кино, в котором ей нужно играть что-то вроде БДСМ- романа с молодым человеком (Харрис Дикинсон, тоже уже вполне засветившийся в нескольких фильмах, даже у нас тут, в «Киноптикуме», фигурировавших). Там ещё замут в том, что Кидман – директорка фирмы, а Дикинсон в той же самой фирме стажёр. То есть, вы понимаете, как тонко всё сделано – она доминирует над ним в профессиональной сфере, а он уже потом – доминирует над ней в сексуальной сфере. А, какой поворот!

Там с героиней Кидман такая беда, что она не может кончить (во всяком случае, в первой половине фильма), потому что её во всех отношениях положительный и творческий муж (честно говоря, довольно никакой Антонио Бандерас,  ну потому что там и играть, кажется, нечего) не так подходит к вопросу. Ей нужно, значит, пожёстче, а он как-то всё делает нежно и ласково. 

Но отношения Кидман со стажёром тоже не так-то просты. Казалось бы, чего там, бросай курить, вставай на лыжи – в смысле, уходи от Бандераса и пусть этот молодой, раз уж он на тебя так запал, дрючит тебя жёстко, пока силы хватает. Но она играет такую странную недотрогу (во всяком случае, какое-то время) – ей и хочется, и колется, она подаёт персонажу Дикинсона очень противоречивые сигналы, чем немало путает и его, и зрителя. Наделённые властью женщины – такие загадочные. 

Но всё-таки у них всё заверчивается, и тут выясняется, что дальше режиссёрка не придумала. Собственно говоря, кажется, единственным побудительным мотивом к созданию этого кино и была идея о том, что если в обычной или профессиональной жизни ты обладаешь некоей властью над людьми, то в скрытой от посторонних половой сфере тебе, наоборот, хочется подчиняться и терпеть всяческие консенсуальные унижения. (Тут можно представить, например, как одна безопасно-интернетная дама страпонит одного там престарелого лидера государства, и сердце сразу радуется). Но как бы и всё – ну вот сделала ты этот свой стейтмент, мы такие с ним согласились, посмотрели на голую Николь Кидман, подумали, что вот бы мы видели её такой ну хоть двадцать лет назад (при всём отсутствии эйджизма и лукизма, есть какие-то объективные вещи). И что? 

И ничего. Кидман кончает, больше ловить нечего, кино подходит к концу, всё скомкивается. Семейные ценности нам важнее, чем безрассудный и безудержный секс на стороне. Занавес. 

Словом, скажу вам крамольную мысль, но, если вам очень хочется пощекотать что вы там себе щекочете фильмами про БДСМ, заморочьтесь и найдите хорошее порно на эту тему. Там и с разговорами тоже бывают. 

Страсти нехристовы

 Страсти нехристовы («Аврора»/“Aurora“, реж. Андрес Маймик, Райн Тольк, Эстония, 110 мин.)

П.И. Филимонов

Отечественное кино работает какими-то всплесками, вспышками, включающими в себя сразу несколько выбрасываемых из чёрного ящика его существования наружу артефактов. То мотопилы как квинтэссенция эстонского слэшера, то вдруг очень приятная, очень трендовая «Аврора». Прямо кино-кино. 

Много ли мы знаем о существующих в Эстонии религиозных сектах? Я – почти ничего. А между тем, они есть, они живут какой-то жизнью и оказывают на своих членов временами мягкое, а временами и вполне себе жёсткое давление. Не знаю, подпадают ли они формально под определение тоталитарных, мне лично кажется, что любая секта любой религии тоталитарна по своей сути, но авторы фильма не совсем в этом решили покопаться. Творческий тандем Тольк-Маймик задался вопросом, который большинству людей в голову не пришёл бы. Как проходят любовные романы между людьми из секты (скованными запретами и отчасти внутренним тоталитаризмом) и людьми вне её? А тем более, если эти внешние раздражители – не просто люди, а люди творческие, художественные, богемные, свободные, никаких (в том числе и устоявшихся) ограничений не принимающие. И всё это притом ещё и на фоне местного не очень, как мы все знаем, эмоционального темперамента, внимания к правилам приличия и неумения-нежелания раскрываться перед людьми.

Получается «Аврора». Неприятная история о том, как дочь основателя одной из таких сект имени самого себя (Маарья Йоханна Мяги тут тоже держится в тренде последнего времени, выносящего к нам на посмотреть чудовищно внешне красивых актрис) влюбляется в распиздяйского художника Ленни (Йорген Лийк), и как ничего, понятно, хорошего из этого не проистекает. 

Удивительно здесь, во-первых то, что такая история в принципе могла произойти. Аврора вроде бы до этого момента не проявляла никакой склонности к бунту, послушно выполняла всё, что говорил ей её просветлённый папаша, пела христианский рок с мужем и его друзьями и вела скромный и даже где-то благодетельный образ жизни. Потом пошла учиться в Тарту – потому что скучно ей стало – и, понятно, город затянул и испортил благодетельную девушку. 

И оказалось, что всё там есть. Как и во всех. И выпить она может, и авантюризм в ней присутствует, вполне нормальный она человек, как выяснилось. Что конкретно в случае Авроры ничего её непривычный образ жизни не смог в ней подавить, что человеческое начало победило. Хотя ей, конечно, тяжело. Ей тяжело и приходится бороться не столько даже с внешним давлением, сколько со всеми теми раскалёнными внутренними стержнями, которые торчат из неё тут и там, заставляя в прямом смысле есть землю. 

А Ленни не очень-то склонен ей помогать. Ленни идёт по жизни смеясь и уверен, что так будет и дальше на всём обозримом её протяжении. Конечно, никто из нас не знает, как долго эта самая жизнь продлится, но в какой-то момент выясняется, что для Ленни Аврора – лишь одна из многих, просто новое интересное приключение, разнообразия ради. И даже если потом мы всё-таки склоняемся к тому, что это не совсем так, что Ленни тоже влип серьёзнее, чем думает, уже поздно.

Потому что, помимо того, что человек внезапно смертен, Аврора – девушка нежная и хрупкая. Как цветок. Как цветок. 

Красивое

 Красивое («Носферату»/“Nosferatu“, реж. Роберт Эггерс, США, 132 мин.)

П.И.Филимонов

Этот фильм ждали долго и со всё нарастающим саспенсом, как и положено в лучших традициях жанра. Этот фильм нам рекламировали, как самый страшный фильм ужасов если не вообще в истории, то уж точно как самый страшный фильм про вампиров. Этот фильм должен был установить новые каноны и непреодолимую планку готического ужаса в наших сердечках. 

И вот он вышел. И осадочек остался. Ну ладно, мы уже не маленькие, чтобы напропалую верить рекламе, да и нельзя сказать, что «Носферату» Эггерса был бы совсем уж провалом, но, на мой взгляд, он уступает некоторым другим фильмам того же автора. Как минимум, «Маяку» с его атмосферой настоящего безумия, так точно. 

Здесь этой атмосферы нет. Вроде бы, безумие должно присутствовать, сама история довольно мрачная и безнадёжная, плюс прекрасная дочь прекрасных родителей Лили-Роуз Депп играет одержимую, истеричку в клиническом смысле этого слова – если вдруг кому-то придёт в голову рассматривать эту историю в реалистическом ключе. Вроде бы за безумие, как, например, и в «Маяке», отвечает у Эггерса достаточно безумный сам по себе Виллем Дафо, но тут он бегает и скачет пожилым смешным козликом, который если и съехал со своих маленьких безвредных катушечек на почве демонологии, то достаточно безобидно и уж совсем нестрашно.

Потому что за страх тут отвечают другие люди. За страх тут отвечает лично Билл Скарсгорд, которому, похоже, медленно, но верно уготовляется участь второго Роберта Энглунда, играть всевозможных демонов, монстров и прочих Голлумов в огромном количестве грима и без сильного актёрского напряжения. И да, Скарсгорд справляется. Его Дракула ака Носферату страшен и величествен. При этом то, что он, по сути, весь фильм домогается любви Лили-Роуз, только усугубляет ситуацию. Они, в смысле, демоны там и чёрные силы, любви не знают, так что наделяют её одним им понятными определениями, для них любовь означает уничтожение всего человечества, кроме объекта их любви. Оно, может, и для всех так, но не настолько в прямом смысле. 

Это красивый фильм. Визуально захватывающий. И Эггерс не был бы мастером жанра, если бы и здесь не было каких-то сцен, когда всё ёкает, ты подпрыгиваешь на кресле и с лёгким ожиданием смотришь вокруг – не завизжит ли вдруг кто из присутствующих с тобой на сеансе сограждан. У меня не визжали. Думаю, что тоже подпрыгивали. А в некоторых местах почему-то даже смеялись, хотя уж кажется, никакого комизму Эггерс в «Носферату» не закладывал. Разве что тот же попрыгунчик Дефо в некоторых моментах пережимает с гротеском (хотя, может быть, так всё и задумано).

В общем, конечно, фильм этот смотреть надо. Хотя бы для того, чтобы понять и увидеть, до чего, как говорится, дошёл прогресс – в частности, прогресс спецэффектов, призванных создавать страшное. 

Но новым словом он всё-таки не стал. Как не стал и эталоном жанра. С другой стороны, это всё чёртова реклама – и наверное, трудно ожидать эталонности от одного из самых условных жанров кинематографа вообще – вампирской готики. 

Но красиво. Глаз не оторвать.

Ирландские скрепы

 Ирландские скрепы

(«Мелочи жизни»/”Small Things Like These”, реж. Тим Милантс, Ирландия-Бельгия, 98 мин.)

П.И.Филимонов

Если вы думали, что настоящий Киллиан Мёрфи снялся в «Оппенгеймере», то вы, всё-таки, ошибаетесь. Настоящий Киллиан Мёрфи может быть только в Ирландии. Одной из самых страстных стран Европы, страсти в которой, тем не менее, почти никогда не прорываются наружу бурным потоком, как могло бы быть в какой-нибудь более южной и более пузырящейся солнцем стране. Здесь всё  - в глазах и в мелкой мимике лица. И если уж человек начинает действовать, то уж это значит, что его надо было так достать, чтобы уж достать. 

Ирландия – страна католическая. Католическая примерно в том же смысле, в каком католическими странами являются Польша и отдельные пережитки в Испании с Италией – не очень знаю про Латинскую Америку в этом смысле. Католическая - в смысле скрепная. Нельзя того, вот этого и ещё с десяток позиций. Потому что Христос терпел и нам велел. Потому что в библии про аборты нигде не написано. Потому что удел женщины – подчиняться и рожать. А если что, на правильный путь наставят священники. Мне кажется, там тоже вполне могли бы ввести какой-нибудь закон об оскорблении чувств верующих. А может, он там и есть, не знаком я с ирландским законодательством. 

И вот вам Киллиан Мёрфи и его персонаж – угольщик в маленьком ирландском городке. Где все всех знают, где градообразующим предприятием является женский католический монастырь, а жизнь течёт очень размеренно и рутинно, согласно издревле установленным законам. Ещё Святой Патрик, возможно, их устанавливал. А кто по этим законам жить не хочет, будет, во-первых, в духовном смысле проклят, а во-вторых, в физическом смысле подвергнут, как минимум, остракизму. А как максимум и пострадать может. Потому что – ну что  - Христос терпел и нам велел.

И вот вам Киллиан Мёрфи и его персонаж угольщик. Обычный маленький человек, семьянин, отец пяти дочерей, вполне скрепный ирландец. И вот он видит творящуюся несправедливость и жестокость. И вот он пытается сдержать в себе самые понятные в этой ситуации чувства и позывы, потому что скрепы, общественное порицание и неписаный договор. И у него не получается. 

Потому что он человек. Потому что именно человечность играет в «Мелочах жизни» Киллиан Мёрфи. Потому что сквозь всё это насованное, намазанное и нанесённое самыми различными ветрами всё равно просачивается подлинное, то, из чего человек, даже в скрепной стране, по идее, и должен состоять. Чувство сострадания. Чувство справедливости. Понимание, что иногда приходится встать против всех на заведомо обречённый путь просто потому, что ты считаешь это правильным. 

Конкретно в этом фильме персонажу Мёрфи либо сходит его бунт с рук, либо, что вероятнее, мы просто не видим всех последствий. Кино обрывается многозначительным открытым концом как раз сразу после демарша персонажа Мёрфи. Кажется, если заглянуть за последние кадры, можно почти наверняка увидеть, что позиция персонажа в обществе, его положение в этом городе и социальный вес изменились достаточно бесповоротно. Но последние кадры, тоже кажется, демонстрируют нам, что он, в общем-то, знал, на что шёл. 

Не такие уж большие у персонажа Киллиана Мёрфи яйца в этом фильме, но они всё-таки есть. И хорошо, что такие люди встречаются хотя бы в кино. 

Что мы делаем, когда теряемся

 Что мы делаем, когда теряемся

(«Пересечение»/“Crossing“, реж. Леван Акин, Швеция-Дания-Франция-Турция-Грузия, 106 мин.)

П.И.Филимонов

Это атмосферное кино, которых вы, вероятно, видели уже довольно много. И увидите ещё довольно много – так уж сложилось, что наша эпоха представляет огромный простор для слома человеческих судеб, смены места жительства и вообще радикального изменения своей судьбы – и далеко не всегда по собственному желанию человека. 

«Пересечение» - с одной стороны, как будто грузинское кино в его лучших классических проявлениях. В нём есть два неприкаянных и никому особенно не нужных путешественника, которые едут в Стамбул из Батуми, чтобы найти родственницу одного из них. Там такая история, что у главной героини фильма, учительницы на пенсии Лии, умерла сестра. А перед смертью наказала непременно найти её (сестры) дочь, стало быть, Лиину племянницу Теклу, которая подалась в Стамбул за лучшей жизнью и за большей свободой (как ни странно, но в контексте фильма это так), да так там и потерялась. С Лией увязывается молодой человек Ачи, который, по сути, ей никто, младший брат дальнего знакомого. Ачи просто совсем нечего в этом Батуми делать, а в Стамбуле можно найти работу поприличнее, да и вообще большой город – большие возможности. 

И вот они едут. Почти без денег, два одиноких субъекта, которых ничто не связывает. За тридевять земель непонятно зачем. Дальше грузинское кино плавно заканчивается (кажется, как раз во время их поездки на пароме) и переходит в кино о повесточке и толерантности. Потому что в Стамбул потерянная Текла переехала не просто так. Потому что потерянная Текла – трансперсона, и старорежимной Лие почти невозможно принять этот факт. Потому что, когда в современной Грузии, под воздействием одной соседней страны, принимают законы о гей-пропаганде, они же не просто в пустоту стреляют. Они же понимают, что это найдёт отклики и благодатную почву в консервативном гомофобном обществе, которым, при всех его прочих прелестях, несомненно является грузинское общество. 

И происходит очень медленно принятие. Очень медленное – по меркам этого недлинного фильма – осознание того, что мир разнообразнее, чем мы все думали, что инаковость не обязательно должна быть враждебна, что человек остаётся человеком во всех его видах и ипостасях. Всё то, что мы прекрасно и так знаем в теории, но всё ещё не всегда готовы принять на практике. 

Притом в принятие больше не умеет Лия – наверное, в силу возраста и воспитания. Ачи – не очень понятно, то ли ему вообще всё равно, то ли он уже давно понял и смирился с разнообразием видов человека в мире. Но скорее всего, он просто об этом не думает, он просто впервые оказался более-менее один в большом городе, который не отторгает его, а предлагает некоторые возможности. И она даже как-то как будто нехотя, но этими возможностями пользуется. 

В целом, это разновидность роуд-муви. Но из-за грузинских корней режиссёра ли, грузинских актёров ли или исходно грузинской истории, это роуд-муви приобретает очень знакомые всем любителям грузинского кинематографа интонации супермягкой иронии и лёгкого остранения. 

Атмосферно, короче, закольцуем. 

Весёлые мясорубки

 Весёлые мясорубки

(«Мотопилы пели»/“Mootorsaed laulsid“, реж. Сандер Маран, Эстония, 117 мин.)

П.И.Филимонов

Приятно, что отечественные кинематографисты осваивают самые разнообразные жанры. Попыток снять качественный эстонский фильм ужасов уже было несколько, даже и замахи на слэшеры наблюдались. Но такого ещё точно не было.

«Мотопилы пели» - это эстонский комедийный слэшер слэш (простите) мюзикл. Одни герои режут других мотопилами, другие герои поют. Присутствуют ярко выраженные любовная линия и идиотизм. Именно идиотизм, нарочитый, хорошо выдержанный, и выделяет этот фильм из числа прочих ему подобных. Которых – подобных – на самом-то деле и нет, потому что слэшеры, в своей массе, серьёзны донельзя. 

В «Мотопилах» этой серьёзности нет совсем. Как будто авторы собрались снять какой-то капустник, в котором объединят все штампы разных киножанров, приправив их внутренними шутками для своих, а потом увлеклись и забабахали из этого прямо кино-кино. 

Если вам смешно от того, как пилой режут человеку задницу, и его забавно трясёт при этом, этот фильм для вас. Если вам смешно, когда примерно одинаковые братья-пильщики испытывают друг к другу совсем не братские чувства и обмениваются сладкими комментариями в процессе распилки очередной жертвы – этот фильм для вас. Если вас веселит стереотипная суровая мамаша, которая-то и заставляет своих затерянных на хуторе детей совершать все эти весёлые злодеяния, тот этот фильм для вас.

Если вы не готовы погрузиться в атмосферу весёлого идиотизма и на два часа – вот это уж гарантированно – забыть обо всех своих повседневных проблемах и даже, скорее всего, о тревогах экзистенциального характера – лучше не начинайте. 

«Мотопилы» - очень своеобразное зрелище, как вы уже поняли. И мне кажется, его авторы тоже поняли одну важную вещь. Ну или так само получилось. Поскольку кинематограф маленькой страны не может состязаться с финансовыми монстрами и признанными мастерами жанра, даже и пытаться не стоит. Возможно, это как раз и выход для маленьких кинематографов – снимать подобные пародии, капустники, балаганы.

Причём пародии же бывают двух видов. Бывают пародии тонкие, когда для того, чтобы понять, что это пародия, нужно владеть какими-то знаниями о пародируемом предмете, разбираться в тонкостях жанра и понимать отсылки и так далее. «Мотопилы» - пародия другого рода, такая пародия, когда ничего этого от зрителей не требуется. С первых же кадров этого нехитрого, в общем-то, кино вы понимаете, что авторы смеются над всем, над чем только им приходит в голову смеяться, включая самих себя и вас, зрителя. 

Так что, если уж вы пришли на это кино, позвольте им это сделать. Погрузитесь в атмосферу идиотизма, упоритесь вместе с авторами и получите удовольствие. Потому что этот фильм ни для чего другого не создавался. Создавался он исключительно для нашего с вами удовольствия. Просто нужно приложить небольшое усилие к тому, чтобы это удовольствие накрыло нас, немножко как наркотический такой приход. И тогда оно не отпустит вас до самых последних кадров. Не прямо вштырит-вштырит, но лёгкое приятное состояние оставит.