Иокаста в Пиренеях

 

Иокаста в Пиренеях

(«Мать», реж. Родриго Сорогойен, Испания-Франция, 128 мин.)

 П.И.Филимонов

У Елены пропадает сын. Пропадает крайне загадочно, практически на глазах у матери. Он звонит ей по телефону и сообщает, что заблудился. До этого она отпускает его провести несколько дней со его отцом, с которым она по неназываемым в фильме причинам разошлась. Отец оставил мальчика на какое-то время и сказал, что скоро придёт. Но не приходит, и мальчик понимает, что не знает, где находится. А тут ещё какой-то непонятный мужик начинает с ним разговаривать. Мальчик вроде бы прячется от мужика, и звонит маме, но зарядка телефона на исходе, и, естественно, она садится в самый драматический момент. Больше о сыне Елены ничего не известно.

Это завязка фильма Родриго Сорогойена «Мать». Дальше испанский режиссёр совершает достаточно неожиданный ход конём, и погружает нас в, казалось бы, совсем другую историю. Прошло десять лет. Елена, личная жизнь которой, понятно, не сильно сложилась, переехала как раз в ту пограничную деревню, где пропал её сын (уже на территории Франции) и устроилась работать в пляжный ресторан. И вот как-то раз она видит на пляже французского подростка Жана, который по возрасту мог бы быть её сыном.

И тут как-то всё смещается. Мы, по дефолту подобных историй, можем предположить, что интерес Елены к Жану связан с тем фактом, что он напоминает ей пропавшего сына, которого к тому же звали Иван. Но никакой фактчекинг эту версию подтвердить бы не смог. Елена ни разу никому об этом не говорит, хотя довольно очевидно, что исчезновение сына стало главным событием её жизни, что теперь всё в этой жизни вертится вокруг того исчезновения, что ничего более важного с ней так и не происходило, да так, видимо, и не произойдёт.

Но Жан увлекается Еленой совсем в другом смысле. Если не знать всей предыстории и вдруг включить фильм с середины, с их долгих ночных прогулок по живописным франко-испанским пляжам, то может показаться, что это кино про полузапретный роман между несовершеннолетним мальчиком и немолодой уже женщиной. Собственно, так и смотрят на их отношения окружающие, в особенности родители Жана, благодаря которым их отношения (которые вообще не поддаются никакой классификации, балансируя на очень тонкой грани между инцестом – хотя ведь Жан, видимо, всё-таки не сын Елены, так что какой тут инцест – и накопившейся материнской нежностью к выдуманному сыну) превращаются из полузапретных в совсем запретные. Ну и более-менее понятно, что никакого счастья или хорошего конца в такой запутанной и достаточно грустной истории быть не может.  

И очень хорошо, что Сорогойен не скатился в какую-нибудь скандальную эротику. Потому что не в этом дело, хотя, если уж рассматривать это кино под таким углом, то тут даже не вина Эдипа, а сама Иокаста бросилась на амбразуру одного из видов любви согласно греческой классификации.

Мне показалось, что этот фильм – он, скорее, чем-то сродни несанкционированному сайд-кику к сериалу «Оставленные». При исчезновениях людей самое интересное и душераздирающее – не то, что происходит с исчезнувшими – потому что, во-первых, мы никогда этого не узнаем, а во-вторых, может быть им там, куда они исчезают, очень даже и хорошо, а то, как живут дальше те, кто остался.

Потому что их жизнь темна и полна ужасов.

       

Клин клином

 

Клин клином

(«Дорогие товарищи», реж. Андрей Кончаловский, Россия, 121 мин.)

 П.И.Филимонов

Было у отца два сына, и оба пошли в кинорежиссёры. Отец зарабатывал местами даже и неплохими детскими стихами, да написанием гимнов всё одной и той же страны, дети снимали кино. Потом старший сын уехал, а младший поехал. Разница в одну приставку, а всё – история повернулась боком, а то и вовсе каким-нибудь неприглядным местом. Потому что старший-то вернулся без проблем, а состояние младшенького и не думает сколько-нибудь улучшаться или даже стабилизироваться.

Общим местом стало ругать Никиту Михалкова и сравнивать его с братом. Но, правда, эта история в полной мере показывает нам, скорее всего, причуды и бесконечное разнообразие природы, которая из набора одних и тех же генов и хромосом может выкроить два таких разных во всех смыслах слова организма. В то время, как брат безнадёжен в своём патологическом солипсизме, несколько последних фильмов Андрея Кончаловского исследуют довольно фундаментальные для человечества вопросы. Холокост, взаимоотношения художника и власти. Наконец, «Дорогие товарищи», фильм, уже признанный многими авторитетными источниками лучшим русским фильмом года, исследует проблему тоталитаризма. То есть, теоретически, в современной России «Дорогие товарищи» должны бы подвергнуться заметному патриотическому шеймингу. И ещё один удивительный поворот этой истории про братьев заключается в том, что этого не происходит. Ну или не в таком объёме, как если бы «Дорогих товарищей» снял любой другой режиссёр. Я думаю, что самому-то Кончаловскому более-менее по барабану, что вокруг него происходит, и происходит ли, но, наверное, родственные связи тут, так или иначе, работают.

Как и в самом фильме. В до предела заидеологизированной героине Юлии Высоцкой (на мой взгляд, её лучшая пока роль) просыпается что-то человеческое только тогда, когда она понимает, что её свободнее мыслящая (до конца свободомыслящих людей в СССР 1962 года, наверное, можно было сосчитать на пальцах одной руки) дочь могла погибнуть при расстреле новочеркасского восстания, о котором, собственно, и рассказывает фильм.

Восстанием, конечно, оно официально называется в учебниках истории. Судя по всему, Кончаловский прав, и никаким восстанием это, по сути, не было. Обыкновенную для нормального мира забастовку рабочих, недовольных финансовыми условиями труда, власти расстреляли. Сцена расстрела, лучшая и одновременно самая тяжёлая сцена фильма, страшна своей обыденностью и достоверностью смертей.

Но фильм не столько об этом преступлении власти против своих граждан. В конце концов, это просто факт исторической хроники, на фоне которого происходит действие. Фильм – о тоталитарном сознании, о попытке бунта против системы даже не маленького человека, как мы привыкли в классических русских произведениях, а, собственно, части этой системы. Винтика, который формально уже девять лет как перестали так называть, против породившей его машины.

И Кончаловский безжалостен в своём диагнозе. Ключевая фраза фильма звучит из уст героини Высоцкой в самом конце, когда она, разочарованная в текущей власти и в том, как она давит и обманывает население, в поисках хотя бы мысленного выхода устремляется не к каким-то идеалам свободы и вольнодумства (о которых она, скорее всего, просто не знает), а к недавно сдохнувшему Сталину. Типа если кто и сможет вылечить страну от этой неправды и несправедливости, то только он.

Диагноз неутешительный, но, видимо, верный. Иллюзий относительно человечества всё меньше. Но как-то существовать в нём и с ним пока ещё надо.

    

Реперные точки Гаспара Ноэ

 

Реперные точки Гаспара Ноэ

(«Вечный свет», реж. Гаспар Ноэ, Франция, 51 мин.)

 П.И.Филимонов

Не стоит разбрасываться подобными словами, но, в конце концов, любая критика в любой сфере всегда сводится к вкусовщине и только, так вот, настало время признать – Гаспар Ноэ – великий и одновременно культовый режиссёр, только ещё, пожалуй, входящий в расцвет cвоих творческих сил. С момента его второго фильма, знаменитой своей сценой (как говорят, реалистичной) изнасилования Моники Беллуччи «Необратимости», небольшое провисание – на мой взгляд – случилось только в «Любви», а так каждый следующий фильм был если не лучше, то уж как минимум радикальнее предыдущего.

И Ноэ не разменивается на мелочи. Он движется по основным точкам, по важнейшим, видимо, для себя вопросам человеческого существования. Определяет шкалу. Рисует систему координат. Вопросы любви он полностью для себя закрыл в «Необратимости» и, собственно, «Любви». С жизнью и смертью более-менее разобрался во «Входе в пустоту». Тему наркотиков и расширения сознания осветил в «Экстазе». Теперь он говорит о том, что, без всякого пафоса, слегка, но важнее жизни и смерти и даже чуть-чуть больше, чем расширение сознания. О творчестве и об искусстве. Об этом его новый фильм «Вечный свет». Собственно, это одна из многих имеющихся в наличии рефлексий кинорежиссёров на тему самого кино, но это Ноэ – и глупо было бы думать, что получится тепло и лампово.

У Гаспара Ноэ, помимо всех прочих сладких для зрителей тараканов в голове, есть какая-то болезненная, почти эротическая фиксация на стробоскопах. Что в «Экстазе», где это оправдано, видимо, расщеплённым сознанием персонажей, что здесь, в «Вечном свете» - значительное количество времени (а в «Вечном свете» так даже чуть ли не половину фильма, благо он непривычно короткий для современного кино, меньше часа) нам показывают кадры в стробоскопическом изображении. При этом в этом последнем фильме ещё и все орут, все куда-то идут и не могут дойти, всё очень похоже на экранизацию хронического невроза или полу-кошмарного сна, хочется вырваться, отвернуться и не смотреть, а потом, когда ты осознаёшь, что для тебя это всего лишь кинозал, и ты вполне можешь и вырваться, и отвернуться, и не смотреть, и даже вообще сбежать, ты понимаешь, что нет, на самом деле это приклеивает твоё внимание, и ты будешь смотреть это до конца – а то и пойдёшь и пересмотришь.

В общем, пересказывать фильм «Вечный свет» нельзя. Мало того, что там совсем нет сюжета, там ещё и совсем не в сюжете дело. Это, наверное, можно сравнить с музыкой, преобразившейся в кино. Это максимально некомфортное зрелище, которое затягивает и завораживает. Я думаю, что если вдруг этот фильм посмотрит человек, страдающий эпилепсией, его, безусловно, специально спровоцированный Ноэ припадок будет прекрасным и запредельным, как ни один из его припадков до этого. Ноэ в очередной раз снял фильм, выходящий за плоскость, за раму, за пределы экрана, кино, которое чуть больше, чем кино.

И, конечно, прекрасна Шарлотта Генсбур, которая максимально диссонирует в этой роли с тем, что происходит вокруг неё. Но не менее прекрасна и орущая сумасшедшая Беатрис Даль, которая, наоборот, становится квинтэссенцией творящегося вокруг светопреставления.

Просто пойдите в кино и посмотрите этот фильм. Просто отключите скептика в себе и отдайтесь Ноэ. Этот человек способен делать с вашим сознанием такие штуки, о которых вы и не подозревали.   

Интересно, что будет, когда он нарисует свою систему. Что он будет по ней измерять и отсчитывать.

 

Гераклит для чайников

 

Гераклит для чайников

(«Анкета», реж. Алёна Суржикова, Эстония, 90 мин.)

 П.И.Филимонов

Я закончил школу на семь лет раньше Алёны Суржиковой. Я говорил с людьми, которые закончили школу на три-четыре года позже Алёны Суржиковой. Феномен так называемых анкет – это, видимо, очень угнездившаяся в советской школе «инициатива из низов», которая занимала там настолько прочное место, что пережила и крах советской империи, и многие жизненные перемены. Думаю, что сломалась «анкета» только с окончательным вступлением в жизнь школьников цифровых технологий. Просто потому, что нынешние дети не особенно часто пишут от руки, ну и соцсети заменяют им старые добрые бумажные опросники.

Идея фильма сама по себе очень проста, но и в этой своей простоте дико привлекательна. Взять свою старую школьную анкету, разыскать несколько одноклассников, которых судьба особенно поразбросала по миру, и снова задать им несколько краеугольных вопросов из этой самой «анкеты». Хотелось бы охватить всех, но я понимаю, что тогда кино было бы безразмерным. Поэтому ограничиваемся той выборкой, которую за нас сделал автор – а это, как я уже сказал, люди, наиболее экзотически заброшенные судьбой. Ну или наоборот, наиболее архетипично.

Алёнин класс, был, несомненно, гораздо более философски настроен, чем, например, мой. Или это дело в самой Алёне? В наших «анкетах» самым животрепещущим вопросом – тем, ради которого, собственно, всё и затевалось - был вопрос «Кого ты любишь?» Балагуры и каламбуристы из числа одноклассников, естественно, отвечали «Маму и папу», тогда наиболее изощрённые составители анкет уточняли «Кто тебе нравится из мальчиков/девочек класса?».  Не помню, отвечал ли я тогда на этот вопрос честно или тоже что-то темнил, но нравилась мне тогда девочка по имени Инна, это я постфактум решил признаться, хотя об этом и так все, вроде бы, знали. В Алёниной анкете всё как-то глубже и философичнее – она задаётся вопросом «Что такое любовь?». Может, девочки вообще менее утилитарны, кто его знает.

Фильм «Анкета», по большому счёту, показывает нам одну очень простую вещь, для понимания которой, наверное, и не надо было ничего снимать, это и так понятно, как со мной и девочкой Инной – люди меняются. Меняются радикально, и тех наивных и трогательных девятиклассников уже не существует нигде и ни на каком уровне – с биологической точки зрения все клетки их организмов, должно быть (поправьте меня, если вы биологи, а я несу лажу), обновились на сто процентов. Ментально, понятно, они тоже сдвинулись – и не все вперёд, хотя, где тот перед, а где тот зад – вопрос тоже очень относительный. Но завёрнута эта простая мысль в очень привлекательную обёртку. Казалось бы, мало есть скучнее занятий, чем разглядывание чужих туристических альбомов, и особенно чужих классных фоток. Но Алёна умудрилась сделать это скучное занятие интересным и даже захватывающим. Время, время, как всегда, лучший мотиватор и колорист.

И хотя сама Алёна, кажется, имела в виду рассмотреть проблему эмиграции русскоязычной молодёжи её поколения из Эстонии, мы же не обязаны смотреть на этот фильм глазами автора. Больше того, это как раз признак многозначности и многоуровневости художественного высказывания – когда каждый зритель может увидеть в нём что-то своё. Я вот увидел разъяснение известной гераклитовой максимы на очень простых примерах. Вода 1997 года, конечно, гораздо чище и вкусней, чем вода 2020 года.

Кажется, я так и не признался девочке Инне в своей тогдашней подростковой любви. Ну вот пусть фильм «Анкета» сделает это за меня.      

Томек на Гран-Чако, ну или почти

 

 

Томек на Гран-Чако, ну или почти

(«Рождество в джунглях», реж. Яак Кильми, Эстония-Латвия, 103 мин.)

 П.И.Филимонов

В моём раннем подростковом возрасте среди меня пользовалась популярностью серия книг польского писателя Альфреда Шклярского про школьника Томека и его друзей. Школьник Томек обладал какими-то совершенно взрослыми познаниями об окружающей среде, совершал продолжительные поездки по разным экзотическим частям света (непонятно, когда успевал учиться при этом, но разве же в этом дело), не помню уже, с какими целями. Короче, в занимательном виде рассказывал своими читателям Альфред Шклярский про географию и зоологию разных участков земного шара.

В своём рождественском «фильме для всей семьи» «Рождество в джунглях» Яак Кильми поступает примерно так же. Мало чем обоснованная поездка родителей главной героини Паулы в джунгли неназываемой азиатской страны оборачивается для девочки интересным приключением. Догадавшись, что привычные представления о рождественской рутине в той стране действовать не будут, она отправляется в джунгли со своим местным знакомым мальчиком Акимом (роль комическая, комизм заключается в том, что Аким боится змей, боится их смешно и постоянно, в этом, собственно, и состоит главная фишка этой роли) на поиски так называемого «рождественского шамана», о котором она то ли слышала что-то, то ли сама придумала. С тем, чтобы этот шаман выполнил её заветное желание.

С сюжетом всё понятно, речь, в конце концов, идёт о традиционном рождественском семейном кино, где всё может заканчиваться либо хорошо либо совсем хорошо (в этом фильме – второй вариант), но параллельно Яак Кильми ещё немного просвещает, видимо, своих юных зрителей. О том, что в далёких странах живут экзотические, но обязательно смешные люди, которые, как получается уже в силу дублированности фильма, не всегда, к нашему огромному удивлению, понимают по-эстонски. О том, что существует отдельная категория людей – защитники природы, которые почему-то выполняют свои природоохранные акции исключительно в ростовых костюмах горилл. О том, что и в джунглях бывают мобильные телефоны. О том, что уничтожение лесов – вред для планеты. О том, что иногда взрослые пьют алкоголь, а иногда пьют его много, что оборачивается бедами для  их семей. То есть, всё свалено в кучу, уроки полезные и уроки, чуть менее полезные, и впечатление от этого получается сумбурное – пытались в довольно короткий фильм – каковым и должна быть лёгкая рождественская история – впихнуть невпихуемое, и это понятным образом не получилось.

Фильм совместный эстонско-латвийский, а снимали, по всей видимости, на английском, после чего дублировали на эстонский, поэтому дополнительную крипоту придаёт полнейшее несоответствие открываемых актёрами ртов (кроме Тыну Карка, который, видимо, и снимался по-эстонски) и доносящихся оттуда реплик. Да, все мы (кто застал) помним, что так делали в советском кино со всеми западными фильмами, но это ж сколько лет прошло, впечатление забылось, к тому же тогда мы не знали, что бывает по-другому, поэтому теперь это очень сильно мешает в восприятии этого фильма.

А так да. Красивые виды природы, милая латышская девочка Ребека Шукста в главной роли, неизменно несмешно потешные азиаты (можно бы даже заподозрить Яака Кильми в лёгкой ксенофобии, но мы не будем так глубоко копать, просто традиционный стереотип) и мораль о том, что главное – это семья и традиционные ценности. Очень сильно хотели снять добрый рождественский фильм. От чрезмерного желания очень перестарались. Очень не получилось.