Загадочная американская душа

 

Загадочная американская душа

(«Манк», реж. Дэвид Финчер, США, 131 мин.)

П.И.Филимонов

Я не согласен с теми, кто утверждает, что «Манк» - лучший фильм Финчера. Если уж говорить абсолютными категориями, которые, впрочем, в кино, как и в любом другом искусстве, неуместны, то лучший фильм Финчера это, конечно, «Бойцовский клуб». Или «Семь». Как кому больше нравится. Потому что они – универсальны. «Манк» - нет.

«Манк» - это очень американская история. Настолько американская, что мне кажется, она из  разряда тех историй, которые неамериканцы не обязательно вкурят. Как нефранцузы не понимают, например, чем круты песни Жака Бреля. Как некитайцы не прутся от пекинской оперы. Как нешведы не находят прелести в сюрстрёмминге. Как неэстонцев – что бы мы там ни говорили – по-настоящему не вставляет и никогда не вставит праздник песни. Как нерусским не объяснить, почему Хармс – не ужасен и фантасмагоричен, а уморительно смешон.  

Я, наверное, всё-таки люблю Америку – по многим причинам, но не факт, что понимаю. То есть, теоретически я знаю про неё многое, но проникнуть глубоко в суть – не судьба. Например, я не считаю «Гражданина Кейна» фильмом всемирного значения. Он тоже – довольно местечковое, хотя и важное для этого местечка (в несколько миллионов обитателей) явление. Так что фильм «Манк», который, в общем, закручен на том, что происходило вокруг съёмок, а даже ещё и не съёмок, а создания сценария к «Гражданину Кейну», оставил меня равнодушным. Американцы умеют снимать кино, это факт, не требующий доказательств. Американцы умеют снимать эмоциональное кино, кино сентиментальное, помимо воли зрителя пробивающее на слезу – они владеют всеми приёмами. «Манк» - как мне показалось, фильм холодный. Есть и такая категория байопиков, как выясняется. Где нет преодоления, где нет вот этого момента, что команда, проигрывавшая всем и каждому в четвёртой лиге, вдруг берет Кубок Стэнли - и показывают их лица, и в горле поневоле комок. 

Собственно, в чём замут? Замут в том, что Герман Манковиц (вот с тем, что это одна из лучших ролей Гари Олдмана, трудно не согласиться) за крайне сжатые сроки пишет сценарий «Гражданина Кейна», который впоследствии у него почти подрежет Орсон Уэллс (ну, то есть, поставит и своё имя в титры в качестве сценариста, хотя как раз к сценарию не будет иметь никакого отношения, впрочем, это совершенно не важно), где описывает – так или иначе – свой личный опыт общения с медиамагнатом Уильямом Хёрстом.

И вот в этом главная фишка фильма, его главная «американскость». У меня в жизни была один случай, который, можно сказать, довольно многому научил меня относительно людей. Не буду вдаваться в подробности, если описать всё топорно и просто, я считал, что мой тогдашний приятель был сильно в одной ситуации не прав, а я типа был молод, горяч и сильно заморачивался на справедливость. В общем, я как-то что-то выступил против него и даже публично. И была ещё одна наша общая знакомая, которая сильно мне за это попеняла с теми установками, что неважно, что делают люди, составляющие наш ближний круг, мы всё равно должны их поддерживать. Потому что это – свои.

И вот мне показалось, что «Манк» как раз эту-то проблему и рассматривает. Не сказать, что для Манковица Хёрст, его жена и его свита были прямо своими-своими, но человек ради, как ему казалось, правды искусства сознательно пошёл против своего окружения, поступил так, как ему подсказала его совесть творца (простите за пафос), несмотря на то давление, которое испытывал.

Американского (или, шире, западно-либерального, даже, возможно, либертарианского) в фильме как раз то, что понятие «свои», этот вечный фетиш восточноевропейского замшелого коллективизма, перед правдой творчества силу утрачивает. То, что человек одинок не только перед лицом смерти, но и перед лицом своего дела, если он собирается делать его хорошо. И, конечно, то, что Манк эту конкретную битву выигрывает. Хоть в общем войну и проигрывает, но это уж как и каждый из нас.

Ну и тайна «розового бутона» приоткрылась с новой стороны. Это, может быть, даже и главная прелесть фильма.     

  

Его и не было

 

Его и не было

(«Цой», реж. Алексей Учитель, Россия-Латвия-Литва, 94 мин.)

 П.И.Филимонов

Вот и снова приходится обзирать фильмы, не посмотренные в приятном уюте кинотеатра, а заточенные дома на диване. Такое уж время. Впрочем, думаю, что этот фильм в наших кинотеатрах рано или поздно покажут, причём, скорее рано, чем поздно.

Я думаю, что Алексей Учитель в некотором роде чувствует себя причастным ко всей этой музыкальной истории, потому что он одним из первых вывел всех этих чуваков на более или менее мейнстримный уровень в своём дебюте – документальном фильме «Рок», кадры из которого милым самоцитированием мелькают и в «Цое». Я думаю, что именно в силу этого обстоятельства он считал своим внутренним долгом как-то высказаться на эту тему, как-то её развить и попытаться вписать в контекст эпохи и так далее, что, спустя значительное количество времени, является вполне оправданным желанием. Я думаю, что он имел на это полное право.

Более того, я думаю, что он прекрасно себе представлял, что снимает, и что ему будут говорить по этому поводу многочисленные поклонники, фанаты и просто ревнители. Фраза мента, обращённая в самом начале фильма к герою Цыганова «Тебя сейчас фанаты на куски порвут» - мне кажется, тоже, уже чуть менее милая, саморефлексия Алексея Учителя. Я думаю, что точно так же, как фильм Серебренникова «Лето» был не про Цоя, точно так же и фильм Учителя «Цой» - не про Цоя. Собственно, в этом фильме плохой мне показалась ровно одна вещь. Это примерно никак не вытекающий из предыдущего развития событий финал, с похожим на Цоя восточного вида юношей, который просит у героя Цыганова прикурить возле разведённого питерского моста и зачем-то декларативно объясняет Цыганову, а больше, конечно, зрителям, что «Цой-жив». Вот это зачем? Ну ещё, полагаю, можно придраться к тому как и зачем Цыганов говорит по-латышски. Видимо, чтобы подчеркнуть сознательность своего персонажа, его стремление быть с народом своей страны в наступившем ровно через год моменте определения. Только почему-то его латышский ограничивается словами «Спасибо» и «Балтийский пломбир» (кажется). Тут, пожалуй, нужно выбрать – либо трусы, либо крест.

А в остальном, как и «Лето» (сравнения с которым для фильма Учителя, видимо, неизбежны) – это фильм про людей. И он не обязан нести никакой вам исторической правды. Ну знаете вы, что на самом деле водителем того самого злополучного автобуса был вовсе даже этнический латыш, и что никакого гроба он потом в Питер не вёз, и что всё после смерти кумира было совсем не так, и что экс-жена была не Марина, а Марьяна, а сын не Женя, а Саша – ну и что? Знаете – и знайте. Это художественное произведение, о чём Учитель, собственно, нам и сообщает в дисклеймере в конце фильма.

Это, конечно, не про Цоя, а про Цыганова. То есть, про его героя. Цой здесь представлен исключительно как такой бог из машины (в самом прямом смысле этого слова), только функция его - не улаживать и утрясать события, возвращая жизнь в нормальную колею, а ровно противоположные. Труп Цоя является в этой истории макгаффином, вокруг которого крутится весь сюжет, но практического применения которому так и не находят. Это история о том, что теоретически происходит после смерти любого человека такого масштаба. Это история про ощущение себя убийцей – и убийцей кого-то очень значимого, путь не для тебя, но для окружающих тебя людей. Это, в конце концов, довольно типичное роуд-муви, и дорога, как и всегда, здесь показывает, кто есть кто, меняет людей и даже местами выворачивает их наизнанку.

Другое дело, что органика актёра Цыганова не позволяет ему вывернуться наизнанку. И Учителю тоже не удаётся вытащить из него что-либо иное, чем типичный взгляд «искоса, низко голову наклоня» и лаконичные, какие-то пост-хемингуэевские реплики. Но это тоже знаете ли – есть громадное количество людей, которые именно за эту неизменность актёра Цыганова и любят. Точно так же, как есть и те, кто любят Цоя, и хотят, чтобы всё было, так как они представляют в своей любви, а не так, как в своей любви представляет Алексей Учитель.

Ключевой момент фильма – это, конечно, когда Цыганов, уже отпущенный восвояси, перед тем самым разведённым мостом, всё-таки ставит заветную кассету.

Как писал совсем другой поэт, „not with a bang, but with a whimper“. И чем дальше, тем больше это похоже на правду.