(«Дикая груша», реж. Нури
Бильге Джейлан, Турция-Македония-Франция-Германия-Босния и
Герцеговина-Болгария-Швеция, 188 мин.)
П.И.Филимонов
При просмотре этого фильма в какой-то момент ловишь себя на мысли, что в любой
ситуации, когда турецкие деятели нарративного искусства пытаются поговорить о
серьёзном, о месте человека в обществе, о взаимоотношениях с семьёй, о поисках
предназначения и так далее, на выходе получается неизменный Памук. Впрочем, я
думаю, что это изгибы литературоцентричного сознания, и, может быть, тот самый
отрицательный эффект от переизбытка информации на определённую тему.
А так да, сценарий к этому фильму вполне мог бы написать Орхан Памук. Но не
написал. Есть что-то общее не столько в коллизиях – они достаточно универсальны для
подобного рода произведений вообще, независимо от страны происхождения (ну, или,
скажем, в Европе они универсальны), сколько в трактовке образа главного героя.
Молодой турецкий интеллектуал Синан после окончания университета возвращается в
родной город Чанаккале (что важно, это тот регион, где когда-то находилась
прославленная и многострадальная Троя) и пытается устроиться во взрослой жизни.
Ну, а чем ещё заниматься молодому интеллектуалу, как не написать роман, который
потрясёт основы, который покажет всем, кто чего стоит, и который наконец-то
объяснит бестолковым родителям и друзьям, как жить? Особенно отцу, погрязшему в
лудомании, спускающему на это большую часть семейного бюджета, ворующего деньги
у родных детей, крайне неприятному типу, противоборство с которым занимает
значительную часть времени в жизни Синана.
Памукианство вылезает какими-то неожиданными боковыми линиями характера
главного героя. Как-то он всё равно не так страдает, как страдал бы на его
месте аналогичный «лишний» человек из любой другой европейской страны. Как-то
всё равно Синан кажется более поверхностным и менее серьёзным, как-то всё время
в поле зрительского восприятия присутствуют ограничения, налагаемые исламом,
поэтому некоторые поступки неприкаянного турецкого интеллектуала кажутся
какими-то слегка нелепыми что ли. Что может быть в такой ситуации естественнее,
чем забухать, топя своё ощущение ни к чему в этом мире неприложимости в дешёвом алкоголе и
компульсивно-агрессивном отношении к внешним раздражителям? А Синан сделать это
не может, он, правда, пьёт турецкий чай из стаканчика-армуду, как иной пил бы
коньяк, но это максимум того, что он может себе позволить. В какой-то момент
кажется, что он может хотя бы уподобиться какому-нибудь новому Печорину и уйти
в разврат, но и тут исламская культура накладывает свои ограничения и приходится
(во всяком случае, в кадре) ограничиться одним достаточно целомудренным
поцелуем (правда снятым с такой страстью, с какой редко снимают и самое
забористое порно).
А в остальном всё почти то же, что и у всех. Безысходность в отношениях с
людьми, захиревший некогда исторически величественный регион, безденежье,
безлюбье, безрыбье. Книгу Синан, в конечном счёте, пишет, но, в полном
соответствии с законами жанра, читателей у его книги оказывается ровно один.
Самый неожиданный.
Такую литературу писали русские классики. Такое кино на позднем этапе
существования Советского Союза снимал, например, Роман Балаян. Когда вроде бы в
видимом поле у героя всё если не хорошо, то хотя бы нормально, и чего он,
бедный, страдает и ввязывается в буквальные и переносные драки, зрителю понять
иногда трудно. Но в общем, фильм идёт три часа, и примерно в конце первого где-то
внутри поселяется странное чувство сопричастности и понимания всей этой
невыразимой неустроенности. Планы длинные и сверхдлинные, диалоги длятся
вечность, музыка тревожна и безнадёжна. Но ты смотришь и получаешь очень
своеобразное грустное удовольствие до самого открытого финала, которым, надо
сказать, режиссёр смог удивить. И Синана
жалко, и себя жалко, и всех жалко.
Комментариев нет:
Отправить комментарий