Каждый из нас

 

Каждый из нас

(«Треугольник печали»/ „Triangle of Sadness“, реж. Рубен Эстлунд, Швеция-Франция-Великобритания-Германия-Турция-Греция, 147 мин.)

П.И.Филимонов

Уже можно с уверенностью утверждать, что Рубен Эстлунд – новая, и безусловно яркая жемчужина так много давшего миру скандинавского кинематографа. Если после «Квадрата» сомнения могли оставаться, то, как мне кажется, после «Треугольника печали» они развеялись, как лёгкий аромат туалетной воды Ombre Leather от Тома Форда.

Рубену Эстлунду удалось снять какой-то такой фильм, который охватывает весь мир, в котором есть место всем и каждому из нас, даже если мы не хотим это признавать. Это сатира, но, в отличие от многих образцов той классической сатиры, которую мы все читали-смотрели, она не просто бичует, скажем так, несуразности современного общества и человека, но и по-настоящему высмеивает их. Местами очень жёстко, но и очень смешно.

Фильм состоит из пролога (в котором мы, собственно, узнаём, что такое «треугольник печали», и догадаться об этом, не будучи в материале, совершенно невозможно), и трёх частей, каждая из которых выносит на поверхность эстлундского глумления всё больший срез общества. Часть первая рассказывает об отношениях современной обложечной пары, где оба работают моделями, но дело не в этом. С миром модельного бизнеса Эстлунд более-менее разбирается за 10 минут пролога, скучно было бы тратить даже одну часть на эту частность, извините. Молодые люди – очень современная пара, стремящаяся уйти от гендерных стереотипов, причём, в особенности стремится от них уйти как раз молодой человек, по той простой причине, что молодые люди в модельном бизнесе зарабатывают меньше девушек. Так что нужно быть равноправными, пополам оплачивать счета и так далее.

Во второй части нам показывают приключения всё той же пары и кучи других людей в дорогущем круизе на шикарном океанском лайнере. Так как в такие круизы попадают (за редким исключением наших персонажей) только очень обеспеченые люди, эту часть можно назвать сатирой на высшие классы, на те образцы состоявшихся людей, к которым многие из нас так стремятся. Ничего, понятно, хорошего Эстлунд о них тоже не думает. Особенно показательна сцена с важным элементом каждого круиза, так называемым «Капитанским ужином», во время которого разражается страшная качка, и почти всех пассажиров круиза, ровно по Хармсу, начинает тошнить.

Наконец, в части третьей некоторых выживших пассажиров выбрасывает на, казалось бы, необитаемый остров. Никто из выброшенных представителей высших классов общества, понятное дело, не умеет ничего делать руками, не имеет никаких навыков для выживания, и сгинули бы они все скопом, если бы чисто случайно на том же острове не оказалось уборщицы туалетов с их затонувшего лайнера, немолодой филиппинской (вроде бы) женщины, которая этими навыками обладает. И тут иерархия маленького общества меняется довольно резко, происходит маленькая бескровная революция, и один мужик начинает прокармливать даже не двух, а с десяток генералов. И мужик, к которому, можно было бы подумать, по контрасту, Эстлунд должен испытывать симпатию, тоже оказывается крайне неприятным типом – быстро осознаёт свою полную над генералами власть, некоторым образом этой властью упивается, и терять её, возвращаясь к статусу-кво, совсем не намерен.

Каждый из нас, уверен, найдёт себя в одной из трёх частей этого очень своевременного фильма, а то, глядишь, и во всех трёх. И это хорошо, потому что смотреть на себя со стороны – полезно.

Лучше меньше, да лучше

 

Лучше меньше, да лучше

(«Не волнуйся, солнышко»/”Don’t Worry Darling”, реж. Оливия Уайлд, США, 122 мин.)

П.И.Филимонов

На премьере фильма Оливии Уйалд «Не волнуйся, солнышко» меня удивило гигантское количество дечушек-тинейджеров, выстроившихся в буквальном смысле слова в очередь, чтобы проникнуть в зал. Я даже сначала подумал, что ошибся фильмом/залом/столетием. Или внезапно произошёл какой-то катаклизм, и девушки столицы вдруг невероятно полюбили триллеры, высмеивающие общество потребления. Ну, мало ли, вдруг я не отследил.

Нет, всё объяснялось проще. Главную мужскую роль в фильме играет Харри Стайлз, некогда солист популярного бойз-бэнда “One Direction”. Играет, кстати сказать, неплохо, хотя особенно сложных задач перед ним и не стоит. Быть в кадре красивым и обаятельным он вполне умеет, быть непорятным и неухоженным, как выясняется ближе к концу фильма, даётся ему чуть хуже.

Гораздо более сложная актёрская задача выпала на долю Флоренс Пью, исполнительницы главной женской роли и, по сюжету, жене персонажа Стайлза. Она играет молодую женщину, которая с течением времени и в силу разнообразно складывающихся обстоятельств начинает что-то подозревать, потом вспоминать, потом, наконец, прозревать. И персонаж её меняется, эволюцию от всем довольной идеальной секси-домохозяйки до бунтарки, разрушающей каноны существования в том замкнутом мирке, в котором они со Стайлзом оказались, она показывает вполне достоверно.

Сюжет фильма «Не волнуйся, солнышко» довольно типичен. Поначалу он чем-то напоминает, например, «Стэпфордских жён». В маленьком городе где-то на просторах Америки несколько семей живут счастливой жизнью почти полностью на глазах друг у друга. Мужья все, как один, работают в одной и той организации, которая занимается чем-то тайным, о чём они не могут рассказывать своим жёнам. Жёны – все, как одна, образцовые домохозяйки, по большей части, с детьми, но бездетность тоже допускается. Жизнь протекает в антураже пятидесятых, женщины одеты соответствующим образом, мужчины ездят на машинах той же эпохи. Мужчины вместе работают, потом к ним присоединяются женщины, и они вместе отдыхают. Заправляет городом и организацией таинственный Фрэнк, которому, кажется, позволено всё, который ведёт себя как лидер религиозной секты, и вообще с самого начала понятно, что тип он – крайне неприятный, и что-то там такое себе мутит.

Это кажется главным недостатком фильма. Сразу понятно, что Фрэнк – тёмная личность и ничего хорошего от него ждать не приходится. Актёр Крис Пайн играет его максимально неприятным и каким-то доминанто-абьюзивным типом.

Ну и вот. И Элис, героиня Пью, начинает свою отчаянную однокую борьбу против системы, против сладкой лжи и за горькую правду. В таких фильмах всегда очень интересно, куда вырулят авторы, что скрывает ложь, и о чём говорят женщины. В том смысле, что какая же неприглядная действительность, по мнению создателей фильма, лежит за красивым фасадом «Виктории», как называется и город и организация Фрэнка. Оливия Уайлд и её сценаристы справляются с этим вопросом довольно изобретательно, не то, чтобы к их картине извращённого мира совсем не было вопросов, но, в целом, она у них получилась довольно стройной.

В общем, мы имеем крепкий триллер, не отпускающий внимание зрителя до самого конца, плюс красивых актёров и охающих на весь кинотеатр девочек-фанаток Харри Стайлза. Нормальный вечер, ничего нельзя сказать.

Команда лично моей молодости

 

Команда лично моей молодости

(«Калев»/“Kalev“, реж. Ове Мустинг, Эстония, 100 мин.)

П.И.Филимонов

В 1991 году мне было шестнадцать лет. У меня была своя комната, и в комнате был маленький красный телевизор «Электрон», мы были довольно зажиточной семьёй. И каждые две недели, кажется, что по вторникам, но это неточно, я могу и путать дни, эстонское телевидение показывало  домашнюю игру баскетбольного «Калева» в последнем чемпионате распадающейся империи. На гостевые денег не хватало. То есть, оно показывало их и раньше, и в несколько предыдущих сезонов тоже, и я смотрел, но в фильме Ове Мустинга речь идёт о последнем, и самом с исторической точки зрения важном сезоне – потому что «Калев» его выиграл.

Я не помню, почему я начал смотреть баскетбол, кажется, даже с сознательной целью подтянуть свой эстонский, в результате чего в моей речи, возможно, и до сих пор ещё проскальзывают клише тогдашних легендарных комментаторов. Мне кажется, что баскетбол чаще всего комментировал Лембиту Куузе, но я, опять-таки, могу ошибаться.

Зато сочетания вроде «Андрус Нагель», «Маргус Метстак», «Иво Саксакульм» и, уж конечно, «Айвар Куусмаа» я помню отчётливо. Пожалуй, ни за одну другую эстонскую команду я никогда не болел, как за тот «Калев». И да, говорили, что «Калев» выиграл тот чемпионат потому, что снялся «Жальгирис» (что вполне может быть правдой, но сослагательного наклонения даже спортивная история не знает), что победа была сомнительная и тупиковая – выиграли последний чемпионат несуществующей больше страны и, кажется, ни в какие еврокубки даже не попали, всё это неважно. Это просто был турнир, в котором мы оказались сильнее всех. И я, у своего телевизора «Электрон», чувствовал к этому причастность, благодаря которой, я, возможно (если не вру сейчас от большого пафоса) впервые тогда в полной мере ощутил отдельность Эстонии как страны.

Теперь Ове Мустинг снял про этот сезон фильм. И я почитал, что критики пишут о том, что в фильме этом есть фактические неточности, и что баскетбол показан там неправильно с точки зрения профессионалов, и сам вижу, что исполнители главных ролей не слишком похожи на своих персонажей – хотя в конце фильма на исторических фотографиях видно, что Куусмаа в том году не был тем пухляшом, каким я его почему-то помню! Русских Караваева и Бабенко вообще играют латыши, и без акцента говорить по-русски у них не очень получается. А Тийт Сокк, который, кажется, за весь фильм не сказал ни одного слова, похож на переодевшегося в баскетбольную форму Бората Сагдиева.

Всё это мелочи, как мне кажется. Важно три вещи. Во-первых, ещё одним жанром в эстонском кинематографе стало больше – тепеь мы имеем в своём активе и классическую спортивную драму. Притом, к чести создателей, даже не самую показательно-каноническую. Один из двух героев, с точки зрения которых как бы ведётся повествование, глухой запасной того года Герт Кулламяэ в классической драме непременно вышел бы на площадку и принёс своей команде решающее очко. И в-третьих, эмоции. Я скажу, что эмоции, которые я испытал при просмотре «Калева» сопоставимы с эмоциями, которые я в своё время испытал при победах настоящего «Калева» в режиме реального времени. А значит, Ове Мустинг молодец – потому что именно это, и ничто другое, и требуется от спортивной драмы.

Провода под током

 

Провода под током

(«99 месяцев»/ “99 Moons”, реж. Ян Гассман, Швейцария, 117 мин.)

П.И.Филимонов

И таких фильмов мы тоже видели уже некоторое количество, тезис Борхеса об ограниченном количестве историй подтверждается и для кино тоже. Хотя, в сущности, а уж в кино-то особенно, гораздо важнее, «как», чем «что». И Яну Гассману, скорее, это «как» удалось.

Его «99 месяцев» (вот удивительно, откуда взялся этот стандарт – называть фильмы про секс какими-то временными отрезками, например, «Девять с половиной недель», «365 дней» и так далее – что это должно символизировать?) – это фильм про страсть. Страсть довольно деструктивкую, такую, которая сносит на своём пути всё, ничего особенного взамен не предлагая. Востребованная молодая учёная Бинья (Валентина ди Паче) – девушка интеллигентная, целеустремлённая и знающая, чего она хочет от жизни и как будет развиваться её карьера. Не пойми кто Франк (Доминик Фелльманн) болтается по жизни, как говно в проруби, и, кажется, не имеет никаких представлений о своём будущем.

И вот их случайно сводят судьба и режиссёр фильма для того, чтобы доказать справедливость ещё одного расхожего выражения – если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах. Бинью и Франка не связывает вообще ничего, кроме секса. Постепенно страсть, кажется, перерастает в привязанность, а там и до любви недалеко. Потом Бинья понимает, что Франк тянет её на дно, и никакой научной карьеры ей с этими отношениями, видимо, не светит (я, конечно, проецирую, в самом фильме это совсем не очевидно), и сваливает от него подальше. Чтобы, по истечении какого-то количества времени, каждый раз разного, снова столкнуться с ним и понять, что поделать ничего нельзя, надо стремительно всё бросать и прыгать друг с другом в постель, потому что иначе жизни нет.

И эти качели, насколько мы понимаем из фильма, будут продолжаться всю жизнь, разбивая головы других людей, случайно попавших под амплитуду их колебаний, ломая поочерёдные браки героев – потому что совершенно неважно, что произошло в промежутках между их встречами – они друг друга хотят, и «хотят» здесь – слово ключевое.

Гассман показывает, что рацио против страсти бессильно, что сколь бы ни был человек высокоорганизован, а управляют, по-настоящему управляют им всё равно всё те же первобытные инстинкты, что определяют жизнь большого количества организмов попроще на нашей планете.

Сложно сказать, как Гассман сам  оценивает такой модус вивенди. Из фильма, во всяком случае, мне, не было понятно, осуждает ли он своих героев или, скорее, жалеет их. Точно не восхищаетя, это можно сказать наверняка. Да ими и не за что особенно восхищаться, больше всего они похожи на наркоманов, тщетно пытающихся слезть со своей зависимости. Никак у них это не получается, потому что их наркотик каждый раз носят у них мимо носа, вроде даже не дразнятся им, а просто носят, но человеку зависимому и этого достаточно.

Ну что, ничего нового. Человек – существо нерациональное, склонное к саморазрушению ради тех мимолётных удовольствий, которые знает, как получить, и так далее. Всякий зверь после соития грустен и стремится от партнёра по состоявшемуся соитию сбежать – потому что боится впасть в ещё большую зависимость. В гонке между страстью и разумом побеждает понятно что. И всё же – и всё же – и всё же – героям подобных историй очень часто хочется завидовать. Не у всех так бывает, чтобы «пломбы в пасти плавились от жажды коснуться – бюст зачёркиваю – уст». Далеко не у всех.

Тысяча и одна

 

Тысяча и одна

(«Три тысячи лет желаний»/“Three Thousand Years Of Longing“, реж. Джордж Миллер, Австралия-США, 108 мин.)

П.И.Филимонов

Любой фильм на ближневосточные мотивы неизбежно навевает ассоциации со сказками «Тысячи и одной ночи». Любой фильм, в числе главных персонажей которого встречается джинн – тем более. Любой фильм, в числе главных персонажей которого встречается нарратолог, то есть, специалист по рассказыванию историй – ещё более того. Любой фильм, по сюжету которого джинн рассказывает нарратологу истории, делает эту ассоциацию невыносимой.

Но невыносимой – не значит неприятной. Ближневосточная цивилизация стояла на этом, как мне кажется, ещё до внедрения в неё ислама, и продолжает стоять на этом до сих пор. Это цивилизация историй, цивилизация сказок. Сказок самого разного толка, задача режиссёра сводится только к тому, чтобы сделать выборку, определить, о каких именно сказках мы будем говорить уже в конкретном произведении.

И Джордж Миллер выбирает любовь в её разных видах. Как чувственный её вариант, когда двое бессмертных из рода джиннов не могут оторваться друг от друга в телесном смысле, или когда смертная женщина становится сексуальным наваждением для джинна, так и интеллектуальный вариант, когда любят не столько тело партнёра, сколько его ум, душу, внутренний мир, называйте, как хотите.

Ещё одно важное отличие восточных сказок от традиционных европейских – они не всегда хорошо заканчиваются, не всегда там живут долго и счастливо и умирают в один день. Там вообще не всегда умирают, что, с одной стороны, хорошо, а, с другой, со счастьем там тоже перебои. Тем более, если бы все в мире сказки о любви были бы со счастливым концом, на них очень скоро упал бы спрос.

Фильм Джорджа Миллера «Три тысячи лет желаний» немного переворачивает традиционную канву «Тысячи и одной ночи»: и ночей там меньше, и казнить никого не пытаются, и истории рассказывает джинн (Идрис Эльба) женщине-нарратологу (прекрасная, как всегда, и, как всегда, сказочно-неземная Тильда Суинтон). Но сути дела это почти не меняет – режиссёр погружает нас в красивую сказку о разных видах любви и о том, что все они – всё равно любовь.

В фильме почти нет зла, что тоже необычно для фильма-сказки. Герои не сражаются с какими-нибудь силами потустороннего мира, не преодолевают чары злых волшебников, хотя некоторое их количество в фильме и встречается. Но злые они не по определению, а просто в силу некоторых обстоятельств, из-за ревности, нежелании помех в процессе любви или ещё по какой-либо подобной же причине.

И сказка эта – философская. То желание, которое всё-таки загадывает героиня Тильды Суинтон Алитея, можно интерпретировать в очень сложную философскую проблему, что она, собственно, в какой-то момент сама и делает. Если джинн вынужден подчиняться трём желаниям своего освободителя, и одним из этих желаний является «полюби меня», можно ли в этом случае говорить о любви? Любовь, по Алитее, предполагает свободу воли, а выполняющий желание джинн именно в момент его исполнения свободы воли лишён. 

Красивая сказка, которая ещё и заставляет нас задуматься об очень неожиданных вещах. Джорджу Миллеру погружение в мир Востока, без сомнений, удалось.    

    

А была не женщина, картинка

 

А была не женщина, картинка

(«Мисс Виборг»/"Miss Viborg", реж. Марианне Блихер, Дания-Аргентина, 99 мин.)

П.И.Филимонов

Я не знаю, что приключилось в одной отдельно взятой стране Дании в конце десятых-начале двадцатых годов. Как так получилось, что страна, и раньше не бывшая в отстающих, подарившая миру «Догму 95» и, в частности, великого и ужасного Ларса фон Триера, вдруг совершила над собой ещё некоторое усилие и превратилась в абсолютного лидера независимого европейского кинематографа. Даже в проходных фильмах, вроде описываемого, нет-нет, да и да, да и блеснёт что-нибудь нам оттуда эдакое.

Фильмов о нелогичной, казалось бы, дружбе одинокой вредной старушки и трудного подростка было уже немало, но Марианне Блихер находит свою краску, свою нотку и свою нишу в этом и без того нишевом жанре. Её вредная старушка Сольвейг, которая в самом начале фильма получает травму ноги и, столкнувшись с затруднениями в передвижении, нанимает в помощницы соседскую девочку Кейт имеет свою тайную историю. 

Всё вроде бы довольно стандартно, они то ссорятся, то мирятся, помогают друг другу с решением бытовых проблем, делятся друг с другом сокровенным и идут к исполнению мечты Кейт, но у Сольвейг есть не один, а целых несколько секретов в шкафу. Не буду спойлерить их все, довольно многие из них важны для развития сюжета, но об одном, самом важном скелете, придётся рассказать.

Дело в том, что в далёкой молодости, почти пятьдесят лет назад, Сольвейг два раза избиралась королевой красоты своего маленького города. Понятно, что никаких следов от этого не осталось, что годы стирают всё и сик транзит глория мунди, но именно это обстоятельство и придаёт фильму глубину, которую в нём поначалу заподозрить было нельзя. Хотя, с другой стороны, почему нельзя, название как бы намекало.

В общем, что получается. Вот ты на вершине молодости и красоты, вот ты успешен и достоин зависти всех окружающих подруг, счастлив и полон планов – а потом твоя жизнь делает монтажную склейку, и всё, что у тебя остаётся, это старый потрёпанный альбом с чёрно-белыми фотографиями. Который ты пересматриваешь, когда тебе особенно грустно или когда ты чувствуешь, что несправедливость мира по отношению к тебе достигает критической отметки. «Мисс Виборг» - про то, что остаётся от нас после того, как наши пятнадцать минут славы пройдут. О том, как нужно принять осознание того, что они прошли и достойно жить остальную часть своей жизни, не сбиваясь в воспоминания и жалость к себе. О том, как искать удовольствие в каждом дне и мириться с теми днями, когда найти его невозможно.

Это очень оптимистичное кино. Пусть с довольно банальными выводами – любовь и хорошее отношение к людям способны даже в безнадёжных случаях перевернуть нашу жизнь или то, что от неё осталось – но упакованы эти банальности в приятный, местами даже забавный сюжет и крайне симпатичных персонажей. Все три главных актёра фильма достоверны и каждый по-своему харизматичен.

Но всё равно эта тема – угасания и разложения блистательной молодости - вносит важный оттенок в этот фильм, придаёт образу Сольвейг какие-то новые измерения, как бы протягивает его во времени, и мы видим нечто большее, чем просто внешне вредную, но добрую внутри старушку. Раз впитав эту информацию, от неё невозможно уже избавиться. Как в песне Петра Мамонова про Зинаиду Райх. Только вместо мамоновского пессимистичного: «и она права, потому что кому какое дело, кто поэт, а кто неизвестно кто», Марианне Блихер, есть дело до мисс Виборг 1977, кажется, года.

Тарковский и пароход

 

Тарковский и пароход

(«Песни для лисицы»/”Dainos lapei”, реж. Кристионас Вильджюнас, Литва-Латвия-Эстония, 126 мин.)

П.И. Филимонов

При просмотре этого фильма важно помнить одну вещь. Литва дала миру Донатаса Баниониса, который, в числе прочего, снялся в «Солярисе».

С этим знанием пускаемся в путь. Музыкант Дайнюс теряет то ли жену, то ли просто возлюбленную. Она умирает при невыясняемых в фильме обстоятельствах, и, взяв с собой урну с её прахом, Дайнюс приезжает в её студию, что расположена где-то в лесах посреди Литвы. Покойная девушка Юстина была художником и немножко архитектором, дизайн студии спроектировала сама. Значит, смотрите: студия её представляет из себя такой круглый модернистсткий дом, очень похожий на летающую тарелку или вот ещё на космическую станцию.

И там Дайнюс собирается горевать. Работать он, вроде бы, не особенно в состоянии, слишком любил покойную, хотя работу ему как раз предлагают. Однако, подумав, он всё-таки соглашается – видимо, ищет в работе забвения.

Тут внимание. Его покойная возлбленная Юстина начинает ему сниться, он начинает с ней разговаривать, она даёт ему советы, разница между сном и явью постепенно стирается. Она, такое ощущение, как будто материализуется из сна. И к концу фильма видеть её и общаться с ней начинает не только Дайнюс, но и его друзья, как раз приехавшие к нему туда убедить его не бросать музыку и при случае вместе поработать. Примерно вот в этом моменте ты снова осознаёшь, что Литва дала миру Донатаса Баниониса, который, среди прочего, снимался в «Солярисе».

А в начале «Песен для лисицы» Дайнюс очень долго идёт через леса, овраги и прочее к этому дому, не говоря ни слова (первые слова в фильме звучат минуте на тридцатой). И не хватает ему только свечи в руках. Но потом он устанавливает в память о Юстине – ещё пока не являющейся – какую-то памятную для них обоих безделушку в разбитое окно, стоящее отдельно от прочих строений, и режиссёр фиксирует этот кадр длинным планом.

Я мало что знаю про кинематограф современной Литвы. Зато я знаю, что многие эстонские деятели кино моего возраста, да и более младших поколений, до сих пор едва ли не эталоном кинематографа всех времён и народов считают фильмы Андрея Тарковского. И вот по этому конкретному фильму кажется, что в Литве дела похожие.

Теперь важное. Хотя я лично не считаю Тарковского эталоном режиссуры всех времён и народов, я в то же время и не предлагаю сбрасывать его с парохода современности. Я только призываю немного окститься и отойти от столь явного эпигонства. Я нагуглил, что Кристионас Вальджюнас – человек не такой уж и молодой, старше меня, но всё равно, есть вероятность, что ему не сказали, что после Тарковского были в мире ещё режиссёры, что режиссёрская мысль не остановилась со смертью создателя «Зеркала» и «Жертвоприношения». Наконец, что фильмы Тарковского в восьмидесятых – это одно, а фильмы Тарковского в двадцатых – это, ну, немножко другое.

Конечно, оно всё разбавлено той музыкой, которую, по сценарию, делает Дайнюс, и странными танцами местного болотного населения в звериных шкурах и латексе, но всё же – эффект ложной глубокомысленности и немножко натужного эпигонства присутствует. Поправьте меня, если я ошибаюсь и увидел то, чего нет.