Страшные сказки

 

Страшные сказки

(«Уроки фарси», реж. Вадим Перельман, Россия-Германия-Беларусь, 127 мин.)

П.И.Филимонов

Начнём, пожалуй, с каминг-аута, за который мне, очевидно, прилетит. Пусть летит, не могу, как писала Нина Андреева, молчать, тем более, это важная преамбула к отчётному фильму. Так вот. Я никогда не любил кино про вторую мировую войну. Особенно в контексте русской культурной парадигмы. Вот уже скоро восемьдесят лет, как одна знакомая страна считает минувшую войну абсолютным мерилом всего. Это, мягко говоря, странно. Западные же фильмы про вторую мировую, складывается такое ощущение, построены, в основном на каких-то совершенно мифологических сюжетах, каких-то небывалых небывальщинах. Возможно, это потому, что прошло уже столько времени, и кто их там теперь помнит, как оно было.  

Фильм «Уроки фарси» снял формально режиссёр украинского происхождения Вадим Перельман, но по факту он эмигрировал из Киева аж в 1977 году, и все его связи с бывшей исторической родиной заключаются лишь в том, что он снял пару сериалов для российского телевидения.

У Перельмана получилась красивая сказка про выживание маленького человека на войне. Французский еврей, попадая в концлагерь, случайно разговаривает с человеком, то ли из сентиментальных соображений, то ли ещё на каких-то других основаниях хранящим учебник персидского, и в критической ситуации, под угрозой расстрела, притворяется персом. А в лагере – так совпало, бывает – оказался одним из начальников офицер, по личным причинам крайне заинтересованный в изучении фарси. И француз начинает учить его языку, которого не знает, то есть, выдумывает его на ходу.   

В этом состоит одновременно и самая большая прелесть, и самая большая слабость фильма. Прелесть – потому, что это даёт почву для трогательных, забавных и даже местами комических поворотов сюжета, которые очеловечивают любой фильм трагического содержания. Слабость – потому что с огромным трудом верится сразу в две вещи: в то. что человек без специального филологического образования смог изобрести язык – не отдельные слова, как нам показано в фильме, а язык, с рекциями, связями и изменениями слов по родам-числам-падежам, необходимыми для того, чтобы на языке говорить. И в то, что человек, этот язык изучающий, способен не заметить именно с этим связанного подвоха. Я готов принять, что человек под страхом смерти способен выдумать и выучить тысячи и тысячи неповторяющихся слов (тем более, это важный момент для красивой развязки этого фильма), но для того, чтобы связно общаться на языке – отдельных слов мало, нужны их формы и связи. И вот этого в фильме никак не показано. И немецкий офицер не задаёт никаких вопросов об этом. Масло хлеб рот класть? Человек спасать война конец. Кажется, на самом деле их разговор на этом выдуманном языке может быть только таким. И странно, что у высокопоставленного ученика не возникает никаких подозрений.

Впрочем, это всё придирки. Фильм, конечно, не об этом. Фильм, конечно, исследует ту же самую систему взаимоотношений между власть имущим и человеком, находящимся в полной, тотальной от него зависимости, которую, под другими углами, исследовали, например, «Ночной портье» или «Хрусталёв, машину!». Тему в кинематографе вечную и даже местами архетипичную. Пусть в этот  раз на не слишком убедительном материале. Но подумать на эту тему хромающий материал, по большому счёту, не слишком мешает.

И русской военной парадигмы здесь, к счастью, нет. И пафос проявляется только в заключительной сцене фильма, наверное, специально призванной прошибать сентиментального зрителя на слезу. Ну что ж, эмоции всегда были важной частью кинематографа, в этом смысле Перельман со своей задачей справился.