Сапожник без сапог

Сапожник без сапог

(«Королева сердец», реж. Май эль-Туки, Дания-Швеция, 121 мин.)

П.И.Филимонов

Когда-то классик литературы Хорхе Луис Борхес написал рассказ-эссе о том, что вся современная проза, по сути, проистекает всего из четырёх архетипичных сюжетов. Модная в результате одной перепалки в среде продвинутой молодёжи книжка Джозефа Кэмпбелла «Герой с тысячью лиц», так или иначе, говорит нам о том же. Истории, мифы и легенды склонны из раза в раз повторяться.

Если разбить всё разнообразие историй на виды и подвиды, картина не изменится никак, а, даже наоборот, мы упрёмся в ещё меньшее количество вариативности. В частности, если говорить о любовных драмах, одной из самых типичных будет, назовём это условно «Леди Макбет Мценского уезда», то есть, история о том, как на глазах ни о чём не подозревающего мужа его уставшая от полового однообразия/общей скуки жизни/своей тонкой душевной организации/непонятно от чего жена заводит банальную интрижку с каким-нибудь более молодым и более горячим человеком, живущим тут же с ними под одной крышей. Ну, чтобы далеко не ходить. Это может быть слуга, это может быть какой-нибудь сосед или иной родственник. В данном случае, в датско-шведском фильме режиссёра Май эль-Туки, этим несчастным становится чуть ли не шестнадцатилетний Густав, сын мужа главгероини Анны от первого брака. Возраст самой Анны напрямую не указывается, но судя по всему, ей прилично за сорок. Работает она консультантом по вопросам усыновления оставшихся без родителей детей, помогает им подобрать приёмные семьи и всё такое. А в своём глазу, как водится, соринки не видать.

И вот, короче, она с чего-то – не слишком понятно, с чего, но ради бога, мы все тут натуры тонкие, мотивация наших поступков вовсе не обязана быть общедоступной – положила глаз на типичного трудного подростка, который переехал жить к ним в семью в силу каких-то сложившихся в его жизни – нам опять очень туманно говорится, каких (тоже неважно) – обстоятельств. Положила, значит, да и трахнула. А мальчик только рад, кто ж в шестнадцать-то лет не будет рад такому опыту и вниманию со стороны ухоженной и респектабельной мачехи. Если вы мне скажете, что так не может быть, что разница в возрасте слишком велика и всё такое, я вам скажу, что может, и приведу примеры из жизни. Любовь с похотью, будем банальными, не оставляют выбора.

Ну и что, ну и всё понятно. Человек, читавший или смотревший хоть одну из этих повторяющихся – минус нюансы и авторский подход к вопросу – любовных историй, знает, что ничем хорошим они никогда не кончаются. Разница только в степени страданий и в количестве пострадавших. Наиболее разнузданные авторы стремятся поубивать вообще всех сопричастных, но бывают и более мягкие варианты. Май эль-Туки как раз из этих вторых. И если обычно моралью таких историй по дефолту является подразумеваемая зрячесть судьбы или какой иной высшей силы, которая не оставляет человеческие грехи без справедливого возмездия, то в «Королеве сердец» вычитывается чуть более жестокий извод режиссёра. Блаженны хитрожопые, ибо они уцелеют. Ну, понятно, что правда всё равно выходит наружу, ибо как же, и Май эль-Туки, не только нас, полагаю, в детстве учили, что всё тайное рано или поздно становится явным. Но что с того? Взрослые люди тем и отличаются от максималистски настроенных подростков, что всё-всё знают, всё-всё понимают, но и смотрят на всё это сквозь широко разведённые пальцы. Потому что не судите, да не судимы будете – и тому подобные вечные ценности. Или даже не поэтому, а потому что мы живём в насквозь прогнившем лицемерном мире, который вытесняет из себя самую честную и необтёсанную пока ещё часть из нас. А когда ей и обтесаться-то, если мир уже её – хлоп – и вытеснил.

В общем, мораль «Королевы сердец» вы можете выбирать сами. Америки это кино вам не откроет, это ещё одна вариация на достаточно заезженную тему. Но может нам и нужно успокоиться, как-то перевести дух между Тарантино и «Дылдой», которая уже на подходе.    

Квентин Тарантино и кнопка Undo.

Квентин Тарантино и кнопка Undo.

(«Однажды в Голливуде», реж. Квентин Тарантино, США, 162 мин.)

П.И.Филимонов

В восторженных опусах о «кино нашей молодости» всевозможных шестидесятников я неоднократно читал об их походах на фильм «Чапаев» в разные кинотеатры, в надежде на то, и даже убеждённости в тайном знании о том, что где-нибудь, в каком-нибудь секретном окраинном кинозале, герой гражданской войны возьмёт и выплывет. Сам я, в детстве в который раз наблюдая по телевизору классику советского кинематографа, надеялся, что ну не настолько тупой этот Верещагин, что в четвёртый-то раз он поймёт и уйдёт-таки с баркаса. Опять же, в какой-то параллельной реальности мушкетёры могли бы и успеть в монастырь кармелиток и предотвратить отравление Констанции коварной Маргаритой Тереховой. Бельмондо мог бы успеть дойти до самолёта, пусть даже это означало бы, что морриконевская Chi Mai лишалась бы самого главного подтекста.

Ну и так далее.

Квентин Тарантино делает это для нас. Он вот уже во втором фильме (не подряд, сильно не подряд, предыдущим в этом ряду были, конечно, «Бесславные ублюдки») переносит нас туда, где «пчёлы не улетели, всадник не ускакал», если цитировать ещё одного классика. В той параллельной реальности, которая вот так же легко могла бы быть ни разу не параллельной, а очень даже нашей, зримой и осязаемой, стареющая группа «Битлз» до сих пор собирает стадионы, Российской Федерацией управляют вменяемые и открытые люди, а президентом Эстонии, в которой ношение шляп определённого фасона запрещено законодательно, выбрали чернокожего гея. Тем самым он возвращает кинематографу – пусть на очень короткое время, и трёх часов не наберётся – его изначальную, почти утраченную на данный момент функцию. Он снова приводит нас в фабрику грёз, фабрику желаний, где возможно всё, и ощущение неминуемости наступающего ужаса внезапно оборачивается какой-нибудь хрустальной Одри Хепбёрн, хрустально выводящей Moon River под хрустальную же гитару.

Тарантино в этом фильме поднимается до эпического возвращения к истокам кинематографа – и всего за счёт одного, очень простого приёма, впервые опробованного им в уже упомянутых «Бесславных ублюдках». Казалось бы, имеет место авторский самоповтор, но такого ощущения не остаётся. Видимо, потому, что в «Ублюдках» это решение смотрелось откровенным фарсом, намеренной издёвкой обиженного мальчика над обидевшей его историей. В «Однажды в Голливуде» всё чувствуется по-другому. В новом фильме Тарантино обманывает ожидания зрителя, такого зрителя, который сумел до похода в кино уберечься от спойлеров, но в курсе рассказываемой истории. И обманывает так, что ты получаешь невероятное наслаждение от того, что тебя обманули, и хочешь обманываться так ещё много, много и много раз. А тот факт, что история, лежащая в основе «Однажды в Голливуде» (изо всех сил стараюсь не спойлерить, потому что иначе наслаждение от этого фильма может в момент улетучиться), известна – почему-то так кажется – далеко не всем его потенциальным зрителям, как раз и делает на этот раз авторское допущение тоньше, элегантнее, изящнее, и неожиданность концовки заставляет не цинично плеваться сквозь много знающие синефильские зубы, а рождает устойчивое желание переместиться в мир Квентина Тарантино. Со всеми его кровью, кищками и всем остальным.

Это – кинематограф таким, каким его задумывали Чарли Чаплин, Жорж Мельес и их современники. Это – кинематограф в своём первозданном виде. Это – возвращение к невинности, как пела нам группа "Энигма", если мне не изменяет память. Поэтому, как мне кажется, после такого фильма было бы как раз логично больше ничего не снимать. Дальше просто некуда.  

  

Волк, коза, капуста, свадьба, два баяна, ка-лаш-ни-ков

Волк, коза, капуста, свадьба, два баяна, ка-лаш-ни-ков

(«Дай свободу», реж. Кирилл Михановский, США, 110 мин.)

П.И. Филимонов

Фильм американского режиссёра русского происхождения Кирилла Михановского – о жизни русской эмиграции в Штатах. В основном, её старшего поколения, поскольку ярким представителем поколения младшего как раз является главный герой фильма Вик, уже вполне двуязычный молодой человек, кажется, вполне вписанный в новую американскую жизнь, разве что не слишком представляющий, чем он хочет заниматься в этой самой жизни.

Пока временно – или он так думает – он работает водителем минивэна, перевозящего людей с особыми потребностями к местам их разнообразных дневных дислокаций – в специальные дома, на посильную работу, ещё куда-нибудь. Помимо этого, у его русского дедушки, не слишком, понятно, к американской жизни адаптированного и явно проигрывающего все поединки с наступающими силами деменции, умирает подружка – американцы в фильме потом называют её гёрлфренд – и целая делегация русскоязычных стариков и старушек желает её похоронить. Каким-то образом они уговаривают доброго, в общем-то, Вика взять их на борт и отвезти на кладбище - во время его рабочего дня. Наконец, вместе с ними со всеми в минивэн залезает самый, пожалуй, колоритный персонаж фильма – непонятный хрен с горы Дима. Он, конечно, представляется племянником покойницы, но верить ему отказываешься сразу и бесповоротно. Притом никакого особенного мошенства Дима – во всяком случае, в рамках фильма – не проворачивает, разве что натыривает законно ему, по его же собственному мнению, принадлежащие оставшиеся от покойницы какие-то доллары, но натыривает так, вяло, без особенной финансовой заинтересованности, в какой-то момент он даже широким жестом разбрасывает эти деньги по салону всё того же микроавтобуса, в котором происходит значительная часть действия фильма. Загадошная русская душа, чо.

И в общем большую часть фильма вся эта весёлая пиздобратия (я честно пытался найти цензурный синоним к этому слову, но все они были семантически гораздо менее точны) разъезжает на минивэне по своим немногочисленным делам. Русские поют, инвалиды возмущаются, Дима вспыхивает страстями примерно к каждой второй встречаемой на пути мало-мальски фертильной женщине. Дело усугубляется ещё и тем, что для того, чтобы одна партия людей вылезла из микроавтобуса, вылезти должны и все остальные – так что похороны подруги они посещают все вместе, дом, где для людей с особыми потребностями проводится конкурс талантов, тоже, не говоря уже про поминки, после которых, правда, выживают только Вик, Дима и ещё парочка самых крепких.

Всё это в какой-то момент начинает напоминать фильмы Кустурицы его лучшего периода, когда все куда-то бегут, о чём-то суетятся, чего-то носят не то стреляют, а в промежутках весело поют под балканские балалайки – или что у них там. Здесь всё то же самое, но в чуть меньшем темпе, так как большей части компании уже далеко под, а то и за восемьдесят, но зато градус безумия иной раз покруче, чем у разных там сербов. Особенно, конечно, доставляет Дима, символом большой и чистой любви которого к жизни и другим женщинам примерно с середины фильма становится закатанная банка квашеной капусты, которую он всё никак не может открыть. В общем, весёлая и почти совсем не грустная история про маргиналов, которые самим временем и разными не зависящими от них обстоятельствами оказались вытесненными за колею, но не то чтобы там не сдаются и продолжают бороться, а просто этого не замечают.

И это, пожалуй, правильно. Гораздо важнее решить, какую песню спеть на Лилиных похоронах.