Жизнь совсем других

 

Жизнь совсем других («Зона интересов»/“The Zone Of Interest“, реж. Джонатан Глейзер, Великобритания-Польша-США, 105 мин.)

П.И.Филимонов

Фильм Джонатана Глейзера взял в этом году «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке,  и мне кажется, что другой рекламы даже и не надо. При всех размышлениях всех сетевых комментаторов о «заслуженности» или «незаслуженности» премии, «Оскар» всегда означает, как минимум, качество продукта.

Собственно, «Зона интересов» - очень простое кино. Мы видим повседневную жизнь одной немецкой офицерской семьи во время второй мировой войны. Со всеми её проблемами и маленькими радостями, со всеми маленькими семейными неурядицами и бытовыми интригами. Просто семья эта не совсем обычная. Это семья Рудольфа Хёсса, многолетнего коменданта Освенцима. И живут они в своём домике, который построен прямо у стен концлагеря. И всё то, что происходит за этими стенами, их как бы не касается, но на самом деле касается напрямую.

Если сам Хёсс – натура довольно деятельная, принимающая активное участие в жизни лагеря (например, он встречается с инженером, который предложил более эффективную систему уничтожения узников в газовых камерах, а потом и систему сжигания тел), то его домашние словно не в курсе о том, что происходит за стенами их дома. Но такое ощущение остаётся только до поры до времени, пока жена Хёсса не говорит что-то там набедокурившей служанке, что ещё одно такое нарушение, и она скажет мужу, который отошлёт служанку в газовую камеру.

Главной проблемой Хёсса в пределах фильма остаётся его возможный перевод. То ли в силу естественной ротации, то ли его методы уничтожения людей всё-таки не так эффективны, как могли были бы быть, но начальство хочет его из Освенцима удалить, заменить новым комендантом. Ни сам Хёсс, ни его жена этого не хотят. Они пригрелись, да и вообще человек – существо, не всегда склонное к переменам. И Хёсс пытается свой перевод то отсрочить, то оспорить – а как? Правильно, путём ещё более эффективной работы.

Немецкий философ и основательница теории тоталитаризма Ханна Арендт когда-то, по мотивам процесса над Адольфом Эйхманом, написала книгу под названием «Банальность зла». Суть книги, очень упрощённо, сводится к тому, что для того, чтобы творить абсолютное зло, не нужно быть суперзлодеем вроде комиксных или из фильмов про Джеймса Бонда. Самые ужасные вещи в мире творятся обычными людьми, которые всего лишь пытаются хорошо выполнять возложенные на них обязанности. И то, что обязанности эти заключаются в уничтожении миллионов людей, их не сильно волнует. Обязанности и обязанности.

Джонатан Глейзер, как мне кажется, в своём фильме этот тезис примерно и иллюстрирует. За всё кино мы почти не видим заключённых Освенцима, точнее, видим, без них никуда, если дом расположен впритык со стеной лагеря, но внимание на них не акцентируется совсем никак. Ходят и ходят со своими тележками. А потом не ходят. Потом ходят другие, а потом тоже не ходят. Рудольф Хёсс – не монстр, не кровожадный урод с железными зубами. Он обычный профессионал, рационализатор, крепкий хозяйственник.

И только периодические вставки с полустатичными кадрами под индастриал-музыку не дают зрителю впадать в благость.

Это тяжёлый, но важный фильм.

Лилиан в стране чудес

 

Лилиан в стране чудес («Нежный восток»/”The Sweet East”, реж. Шон Прайс Уильямс, США, 104 мин.)

П.И.Филимонов

Это действительно очень похоже на сказку, причём на сказку сновидческую, не слишком детскую и не слишком радужную по своему содержанию. Лилиан – школьница из американской провинции – отправляется с классом на экскурсию в Вашингтон. Там, в силу больше внутренних, чем внешних причин, она решается сбежать от класса, отколоться от группы и провести остаток своей поездки в одиночестве, наслаждаясь, так сказать, соло-трипом.

И это немножко да, трип во всех смыслах этого слова. Подобно сказочной Алисе, Лилиан проваливается в нору ирреальности, и уже никогда не сможет оттуда выбраться, даже если и покажется, что да. В «Нежном востоке» намешано всё – тут вам и роуд-муви, тут вам и кино о воспитании, тут вам и гротескный срез американской действительности, тут вам и, полагаю, путешествие Алисы с первой до последней горизонтали шахматной доски, а потом обратно, а потом ещё по диагонали и ещё как-нибудь.

Лилиан проводит время сначала с панк-эко-активистами, потом с американскими белыми нацистами, потом со съёмочной группой независимого фильма, потом с монахами одного там монастыря – может быть, я что-то упустил, не помню. В общем, общественные страты представлены в фильме самые радикальные, от и до. И знаете что? Ни к одной из них нельзя – судя по фильму – относиться серьёзно. Нет, сами они, конечно, все на очень серьёзных щах, расширяют пространство борьбы и так далее – особенно нацисты, там вообще с юмором плохо. Но как-то так всегда получается, что Лилиан своей непосредственностью, даже самим своим появлением в каждой из этих групп несколько колеблет её устои и идеалы, несколько подрывает стабильность каждого из маленьких мирков, в которых оказывается. Мы даже, может быть, этого и не видим непосредственно в кадре, но ощущение такое режиссёр оставляет.

Просто потому, что Лилиан – такая наивная (возможно, это только кажется, в «Алисе» ничего нельзя принимать за чистую монету) и ничем ещё не запятнанная, в смысле выбора своего жизненного пути.

Помимо «Алисы в Стране чудес», а больше в Зазеркалье, этот фильм почему-то вызвал у меня ассоциации с любым клипом Ланы дель Рей. В начале фильма говорится, из какого штата приехала в Вашингтон та классная экскурсия, с которой сбегает Лилиан, я просто не могу сейчас вспомнить. И даже если это не южный штат, можно легко предположить, что это всё равно такая же жара, такое же марево и такая же сумятица в головах, как и в любом клипе Ланочки. И молодая девушка, довольно сильно моложе, чем певица, познаёт мир, чудесным образом ускользая от всех его опасностей, предварительно максимально провоцируя их появление.

«Нежный восток» - при всём том, что американское общество он рисует очень карикатурно, и не даёт практически ни одной его части ни малейшего шанса – тем не менее оставляет какое-то очень позитивное послевкусие. На личном уровне выживание возможно, можно уйти от бабушки, дедушки, зайца, волка, медведя, панков, фашистов, монахов и террористов. И даже необязательно попадаться при этом лисе. Счастье, как знают все те, кто в курсе, это бабочка.

Цели и средства, или Это многое объясняет

 

Цели и средства, или Это многое объясняет

(«Учительская»/”Das Lehrerzimmer”, реж. Илькер Чатак, Германия, 98 мин.)

П.И.Филимонов

Возможно, потому, что сейчас всё или почти всё связывается с этим, возможно, потому, что, как говорил Робер Брессон, дух летает, где хочет, но размышления об этом фильме самым неожиданным образом навели меня на мысли о том, почему западная (особенно немецкая, раз уж фильм немецкий) поддержка Украины в этой войне складывается именно так, как складывается.

Молодая, но амбициозная учительница Клара Новак решает прояснить проблему, которая какое-то время волнует и тревожит всю школу. Кто-то в школе ворует вещи, как у учеников, так и у учителей. И нет никакой возможности узнать, кто, пока Клара не устанавливает негласное видеонаблюдение за одной из подозреваемых. И вот казалось бы, источник зла установлен, оно даже может быть где-то искоренено, но на этом дело далеко не кончается. Видеонаблюдение не было санкционировано, одобрено Бундестагом и Еврокомиссией, объекту наблюдения не сообщили, о том, что наблюдение за ним ведётся, нарушены все существующие нормы гуманизма и человеческого общежития. Воров, конечно, надо выявлять, но так, чтобы к этому нельзя было подкопаться. И это даже не хрестоматийный случай с советским ментом Жегловым и советским же карманником Кирпичом, это история, конечно, в целом о том же, но на новом уровне, в условиях новой реальности – и здесь я ещё не про войну.

Западная цивилизация (эк я обобщаю, конечно, но никуда от этих мыслей не деться, а стриггерил их именно этот фильм) на её нынешнем, новоэтическом, так сказать, этапе развития, почти не приспособлена к борьбе со злом. От школьных краж до бомбёжки независимого государства. Как представляется мне, невозможно бороться со злом так, чтобы руки борцов остались кристально чистыми и благоухали бы лавандовым мылом. Возможно, конечно, это во мне тоже говорит моё советское прошлое, возможно, что как раз реакция коллег учительницы Новак совершенно нормальна, и буква закона должна главенствовать. Но ведь так можно поступать только в той маловероятной ситуации, когда все участники признают одинаковые правила игры. А если кто-то из участников эти правила постоянно меняет, да и вообще играет во что-то совершенно своё – как вы можете с ним бороться, придерживаясь ваших кодексов.

В каком-то смысле, самый-самый конец фильма «Учительская» вселяет надежду, потому что, когда все эти несчастные мечущиеся гуманитарии окончательно погрязают в собственных рефлексиях, они всё-таки берут себя в руки и вызывают полицию – и уже та действует как полиция.

Но в целом нравственные муки героини фильма, невнятность реакций её коллег, поведение учеников объясняют в текущей ситуации довольно много. Если не «как заставить их думать по-другому», то хотя бы «почему они думают так, как думают». Ну или нет – однозначного «потому что» фильм нам не даёт, но общая атмосфера сумбура в головах показана в нём прекрасно.

При всём при этом, конечно, мальчик ни при чём, как говорил один упырь, предшествовавший нынешнему, сын за отца не отвечает, но ведь не только в мальчике дело. Фильм мог бы быть и поострее, но тогда я не знаю, школа вообще развалилась бы сама по себе, без всякого внешнего воздействия, просто от непреодолимых противоречий.

Внутри и снаружи

 

Внутри и снаружи («Анатомия падения»/“Anatomie d’une chute“ , реж. Жюстин Трие, Франция, 152 мин.)

П.И.Филимонов

Кажется, что весь мир уже посмотрел этот фильм – та часть мира, которой до просмотра фильмов, понятно. И вот наконец он дошёл и до нас. Ну ладно, до нас, он, скорее всего, дошёл немного раньше, примерно тогда же, когда и до всего мира, которому до кино. До наших экранов он дошёл вот только что – и ладно.

Все, наверное, уже знают, о чём это. Мужчина выпадает из окна почти на глазах своего сына. С той только оговоркой, что сын слепой и не видит, как именно мужчина выпадает. В смысле, не видит не артистической составляющей выпадения, а причины. И следователи постепенно начинают подозревать жену мужчины и мать мальчика в убийстве мужа. И дальше мы перемещаемся между нетипичной для европейского кинематографа (этот жанр дико популярен в США – в силу, видимо, причин исторического характера, а в Европе – ну не сложилось как-то) судебной драмой и драмой об отношениях, показываемой нам во флэшбеках.

Чтобы придать ситуации дополнительного перца, и погибший муж и подозреваемая жена сделаны авторами фильма писателями, притом она намного более профессионально успешна, чем он. Точнее, он совсем не успешен, он мучает свою первую книгу, а она стабильно издаётся и имеет кое-какую популярность. Естественно, рано или поздно возникает вопрос о плагиате, а не высосала ли, дескать, жена из мужа все его творческие соки, а за ненадобностью и бросила – в прямом смысле слова – на мороз?

Формально суд приходит к решению, но, по сути, всё всё равно возможно. Это история не с одним, а сразу с несколькими открытыми концами, ни один из которых нам с уверенностью не развязывают. Варианты, да, показывают – но всей правды – всей правды мы никогда не узнаем. Если мы не верим решению суда, конечно.

Как мне кажется, этот фильм может заставить зрителя взглянуть на себя – и на свои отношения, потому что он про это – с другой стороны. Грубо говоря, если нам снаружи кажется, что мы правы, что это нас обижают и мешают нормально жить и развиваться, то картина, наблюдаемая снаружи, может оказаться диаметрально противоположной. Более того, иногда бывает и так, что внутри нам кажется, что мы кого-то любим, а потом, при взгляде снаружи, оказывается, что ничто на это не указывает. И главная героиня, и исполнении Сандры Хюллер, примерно в такой ситуации и оказывается. Все её внутренние представления о своей семейной жизни не выдерживают внешнего взгляда и рушатся прямо там, в помещении суда, даже если сторона обвинения и работает на это сознательно, скидывая эти хрупкие представления с балкона, как раньше, возможно, героиня Хюллер скинула мужа. Или нет.  

Что ж. Героиня Хюллер – писательница, и можно надеяться, использует этот болезненный опыт при написании следующих произведений про отношения. Личный опыт всегда помогает.  

Ну и да, ещё можно считать банальную., но от этого не перестающую быть верной истину о том, что мы в любом случае убиваем тех, кого любим, а особенно, если в какой-то момент перестаём их любить. Или даже пусть не перестаём. Человек – существо токсичное и опасное, долго безболезненно находиться с ним рядом могут немногие насекомые и паразиты. Для особей своего вида это, как правило, добром не кончается.

Как Япония, только Эстония (как Эстония, только Япония)

 

Как Япония, только Эстония (как Эстония, только Япония)

(«8 видов на озеро Бива»/“Biwa järve 8 nägu“, реж. Марко Раат, Эстония-Финляндия, 126 мин.)

П.И.Филимонов

Наверное, пришло время признаний. Хватит уже скрываться за умными словами и разной тяжеловесности конструкциями. Пора выйти из шкафа и голеньким предстать на всеобщее обозрение. Видимо, я всё-таки тупой. Тупой как в смысле восприятия художественных высказываний сложноорганизованных натур, так и в смысле считывания подтекстов и тайных знаков.

Потому что, если бы не был тупым, я бы понял фильм Марко Раата «8 видов на озеро Бива» и, возможно, даже полюбил бы его трепетной и нежной любовью, как иные профессиональные кинокритики и рецензенты. А так что ж. Что есть, то есть.

Это такой фильм, где как будто нам показывают Эстонию, но имеют в виду Японию. Как будто нам показывают Чудское озеро и живущих на его берегах староверов, а имеют в виду то самое озеро Бива из названия фильма и – живущих на его берегах староверов? Тут становится уже сложно. Когда один из персонажей фильма предупреждает о надвигающейся войне, потом готовится на неё пойти, потом в последний момент передумывает и пытается дезертировать, то вроде бы, понятно, что речь идёт про потенциальную войну с Россией, но, видимо, всё-таки нет – и это реальная война с Россией, только со стороны Японии. Русско-японская, то есть. Та, где врагу не сдавался их гордый «Варяг».

Главная героиня фильма – мечущаяся (непонятно, по какой причине) девушка-подросток. Которая мечтает уехать из своего маленького городка (Калласте? Муствеэ? Вообще Пийриссаар?) на большую землю, которую она называет «Токио». Взаимопереплетение, не спрашивайте. Ещё в фильме присутствует школьная учительница, муж которой утонул в озере, а потом оказывается, что, может, и не утонул, а эдаким каппой просидел какое-то время на дне, да и вылез. А потом оказывается, что всё-таки утонул, а каппой на дне сидел вовсе даже её второй мужчина, который и утопил мужа из ревности (простите за спойлер, это одно из немногих в фильме понятных мест, так что я не могу пройти мимо него). Присутствует, ладно, красивое и поэтичное хождение по воде – не в христианском там смысле, а пока веет определённый ветер с определённой стороны. Присутствует женщина с чёрным ртом, похожая этим элементом внешности на бывшего участника группы Little Big.

И ещё что-то, уже всего и не упомнить. Сложно сказать, а будучи тупым, так и совсем невозможно, в чём заключалась авторская интенция, когда они влили воды японского озера в эстонские реалии, или, скорее, перенесли эстонское Причудье далеко-далеко в Азию. Показать, что все люди одинаковы и жизнь развивается по одним и тем же законам независимо от географии? Педалировать равновеликость поэтических миров Японии и Эстонии? Лишний раз подчеркнуть особенность и инаковость японской культуры в сравнении с европейской? Я правда не знаю. Притом кажется, что рассказанная история – если её вообще можно оттуда вычленить – никак к подобному визуальному решению не призывает, но режиссёру, конечно, виднее.

Хотя впечатление, что человек решил пересказать нам все четыре средневековых китайских (я знаю, что Китай и Япония – разные страны, если что) романа одновременно, и, в процессе пересказа, запутался и кое-что добавил от себя, всё равно остаётся.      

 

Обыкновенная история

 

Обыкновенная история («Прошлым летом»/“L’Été dernier“ , реж. Катрин Брейя, Франция-Норвегия, 104 мин.)

П.И.Филимонов

Историю, которую нам в своём новом фильме рассказывает французская режиссёрка Катрин Брейя, мы уже видели, слышали, читали бесчисленное количество раз. Читали в классической литературе, начиная аж с «Федры» Софокла. Смотрели в однообразных фильмах для взрослых с определённым тэглайном (будем честны, любители этого тэглайна живут среди нас, правда, чаще всего, скрываются). Видели не один раз и в мейнстримном кино (например, знаменитый «Выпускник» Майкла Николса с Дастином Хоффманом и песней Саймона и Гарфанкела, хотя технически «Выпускник» не ложится в эту матрицу, не совсем, скажем, ложится, есть маленький выпирающий краешек, но суть та же). Это история о табуированной связи юноши и его мачехи.

Так и здесь. У нас есть юристка Анн (Леа Дрюкер), замужем за плохо прописанным мужчиной Пьером, у которого есть восемнадцатилетний сын от первого брака Тео (Самуэль Кирхер). Тео какое-то время живёт то ли с матерью, о которой в фильме что-то вообще нет никакой информации, то ли один, но потом он влипает в какую-то историю (тоже без подробностей, нас как будто не интересуют сопутствующие обстоятельства, мы на всех парах мчимся к главному), и отец решает взять его на поруки. Тео приезжает жить с ним, с Анн и с двумя их уже совместными дочерьми.

И начинается. Предпосылки ясны – Тео восемнадцать, у него гормоны и всё дымится, Анн, по всей видимости, устала от своего мужа Пьера или просто хочет новизны. В общем, она его за что-то захотела, и он её за что-то захотел. Катрин Брейя не акцентированно показывает нам и то, кто кого совратил, кто был инициатором, так сказать, преступной страсти. Тео красив, Анн тоже, разными видами красоты, они провода под током, он не снимает ладонь с её груди, их, понятное дело, ненароком бросает друг к другу – и вот они начинают совокупляться при всяком удобном и неудобном случае, пока рано или поздно их роман не становится достоянием гласности. Дальше есть нюансы, Тео пытается Анн шантажировать, не очень, в силу возраста и неопытности, успешно. Потом он заявляет, что с его стороны это была чистая и первая юношеская любовь, но это, правда, всё мелочи.

Словом, Катрин Брейя в тысяча четыреста пятьдесят третий раз говорит нам о том, что любви все возрасты покорны, что никто не может застраховаться от внезапно вспыхнувшей страсти, что молоденьким мальчикам иногда нравятся женщины условного бальзаковского возраста и наоборот. Я не знаю, может быть, для неё самой это стало каким-то откровением, может быть, лично Катрин Брейя жила в каком-то коконе или, как модно сейчас говорить по совсем другому поводу, в информационном пузыре, и ведать не ведала, что так бывает, и решила просветить зрителей об этом своём открытии. Ей-богу, в этом фильме нет вообще ничего нового. Ну совсем. Из сюжетных твистов отметить можно разве что только тот, что муж Анн и, соответственно, отец Тео, Пьер довольно однозначно становится на сторону жены, когда страсть главных героев перерастает в конфликт. Из кастинговых находок – ну вот разве что Самуэля Кирхера, сыгравшего Тео, свежее и приятное молодое лицо, и в целом можно Анн понять.

В остальном – если вам нравится пережёвывать одну и ту же историю снова и снова, топчась на месте и удивляясь, что так бывает – можете идти и смотреть это кино. Если вы ждёте новых поворотов старого сюжета, новых откровений и новых взглядов – смело пропускайте.

 

Ещё один фильм о разлуке

 

Ещё один фильм о разлуке („Mo mamma“, реж. Ээва Мяги, Эстония, 70 мин.)

П.И.Филимонов

То есть, конечно, не о разлуке, хотя в каком-то смысле всё-таки и о разлуке. Так как-то получается, что фильмы в последнее время идут парами. Если про самоубийство, то два фильма, если про музыкантов, то пачками, и вот ещё один фильм про смерть близких, в пару к датскому «Навеки».

Фильм Ээвы Мяги, название которого одновременно и понятно без перевода, и в то же время практически непереводимо, тоже говорит о смерти. Две женщины переживают близкую смерть третьей. Мать и дочь собираются в загородном доме своей соответственно мамы и бабушки, которая находится в больнице. Её собираются оттуда выписать, как мы понимаем, только для того, чтобы она умерла дома. Нам, как и в датском фильме, не говорят, от чего умирает старая женщина, но это вот вообще неважно. Рак, старость, что угодно, просто вышел её срок. Нам и саму её практически не показывают, только в архивных кадрах, где она ещё здорова и полна каких-то бытовых забот и простых радостей. В этом, наверное, как раз и суть фильма. Умирает самый обычный человек, самый простой. Который не совершил за свою жизнь ничего выдающегося, просто достойно прожил и воспитал ребёнка. Две женщины прощаются со своей мамой и бабушкой, пока её нет. Потому что потом, видимо, будет не до того, надо будет физически ухаживать за ней и не останется времени на переживания. Ну или останется, но будет уже не то.

Пока же они вспоминают разные эпизоды из жизни бабушки и мамы и проживают их как будто заново. Это так называемое «поэтическое кино», в котором мало что происходит, оно полностью посвящено таким воспоминаниям и общению матери и дочери. Они, разумеется, не в самых лучших отношениях, они, разумеется, много ругаются, иначе бы это не было фильмом. Но отсутствующая мамма как будто мирит их, мирит именно тем, что других воспоминаний у них больше не будет, они теперь остаются одни и надо выстраивать отношения немного по-другому.

Напрямую о смерти в фильме почти не говорится, хотя зрителю чётко даётся понять, что происходит в жизни маммы и почему её нет в кадре. И всё же, хоть смерть как-то постоянно присутствует на периферии сознания героев, от фильма не веет безысходностью или обречённостью. Это, скорее, такое северное стоическое отношение к смерти как к естественной части жизни, хотя и самой последней её части. Самое лучшее в такой ситуации – это запомнить человека, каким он был в лучшие, спокойные, самые обычные минуты его жизни. Запомнить и передать другим. Я не изучал вопрос, но напрашивается мысль о том, что режиссёр Ээва Мяги сняла фильм о своей то ли маме, то ли бабушке, которую потеряла. Это очень личное высказывание и, пожалуй, один из лучших способов пережить потерю. Даже если мы ничего не знали о личности этой женщины, нам показывают, какой она была, как она задувала свечку на деньрожденьском торте, как она смеялась неизвестно чему, ещё что-то – очень бытовые вещи, и мы нельзя сказать, что узнаём её, но проникаемся этими отношениями, проникаемся этим человеком, проникаемся жизнью.

Такая удивительная штука получается, да. Фильм о смерти учит нас радоваться простым жизненным вещам. И, возможно, ценить их, пока они есть. Это ещё одно терапевтическое кино в нашем обезумевшем мире.

Шаламессия

 

Шаламессия («Дюна, часть вторая»/“Dune: Part Two“, реж. Дени Вильнёв, США, 165 мин.)

П.И.Филимонов

Несомненно, про это кино уже написали все, кто умеет писать и ещё напишут все, кому не лень. В основном, думаю, люди будут оценивать этот фильм с точки зрения его а)соответствия оригинальному тексту Герберта, б) сходства или несходства с фильмом Линча, в) оправдывания или неоправдывания их собственных ожиданий. Собственно, я такой же, как и всё, ничем не лучше (так я транслирую наружу, внутри-то я знаю всю правду), поэтому тоже порассуждаю на эти темы. Разве что за исключением Линча, это вещь в себе, принадлежащая своему времени, и трогать её не нужно.

Конечно, хотелось бы посмотреть, что с этим материалом сделал бы Ходоровски, но это, видимо, относится к числу утраченных чудес света, доступа к которым человечество лишилось навсегда. Как Галикарнасский маяк или Бамианские Будды. Возможно, там было бы что-то экстраординарное, что-то конгениальное мирам самого Герберта, при этом радикально на оригинал не похожее. Не знаю. Вильнёв снял хорошую голливудскую космическую сагу, умную голливудскую космическую сагу, где не просто «пиу-пиу», а во-первых, красиво. Во-вторых, Вильнёв не пренебрёг идеологической составляющей «Дюны». Он попытался – получилось или нет, это другой вопрос, зависит от того, что называть «получилось» - провести через вторую часть больше, чем через первую, все те скрытые и не очень скрытые отсылки к различным религиозным течениям (главным образом, всё же, к исламу), которые Герберт кучей вывалил в свой текст.

Вильнёв вдумчиво подошёл к кастингу своего фильма, даже во второстепенных ролях у него заняты актёры первой величины, так что частью интереса ко второй части может стать распознавание известных лиц в непривычном гриме. Вильнёв бережно относится к первоисточнику, большую часть второго фильма действие развивается медленно, в полном соответствии с духом Герберта и почти полностью по тексту.

В конце всё вдруг внезапно скомкивается, текст оригинала приносится в жертву зрелищности, но это уж, видимо, законы жанра – нельзя поставить ему в укор, что фильм не растянулся ещё на час, хотя, в целом, можно было бы и позволить себе такое удовольствие.

Это, всё-таки, не совсем обычный голливудский блокбастер. Он чуть глубже и чуть предусматривает знание предмета. Не знаю, можно ли понять и насладиться второй «Дюной» в том случае, если вы хотя бы не знакомы с историей Арракиса. Моментами кажется, что да, а моментами кажется, что нет. Вильнёв не проявляет снисхождения к зрителям и не разъясняет каких-то вещей, которых может не знать человек, просто пришедший посмотреть на красивую фантастику.

Расстраивают черви. Обещал не говорить про Линча, но не сдержу обещания. Черви у Линча – жирнее, зрелищнее и приятнее. Вильнёвских червей почти не видно, скорее всего, в этом и есть задумка, так они кажутся ещё огромнее и непостижимее, что всячески и подчёркивалось в первоисточнике.

В целом вообще если вдуматься – это произведение либо больного, либо гениального мозга. Мир, в котором главным торговым ресурсом является наркотик, который синтезируется из какой-то жидкости, выделяемой этими самыми червями, если их бросить в воду. При этом воды в этом мире почти нет.

Зато есть Тимоти Шаламе. В любой экранизации «Дюны» была, есть и будет важна роль Пола. В мессианскую сущность (да, я опять) Кайла Маклахлана верилось не очень. В то, что Шаламе – живое воплощение пророка на Земле (ну ладно, не на Земле, но это мелочи) – верится легко. Абы кого Квизац Хадерахом не назовут.

Наша жизнь без нас

 

Наша жизнь без нас («Навеки»/“Resten af livet“, реж. Фрелле Петерсен, Дания, 111 мин.)

П.И.Филимонов

Фильм датчанина Фрелле Петерсена «Навеки» (хотя, видимо, оригинальное название скорее можно перевести как «Остаток жизни») говорит о важной теме, о которой не всякий и не часто задумывается. Уверен, что о смерти думают так или иначе, на той или иной жизненной стадии, абсолютно все, но, главным образом, о смерти применительно к себе. Как это будет, болезненно или нет, мучительно или нет, смогу ли я сделать это достойно – хотя, казалось бы, какое уже дело тогда нам будет до того, как на нас посмотрят со стороны – что меня там ждёт, если что-нибудь ждёт – и так далее. Этими вопросами мы все рано или поздно задаёмся.

Петерсен заставляет подумать о другом аспекте собственной смерти. Что будет здесь, с теми, кто останется после нас, с родственниками, друзьями, детьми, не дай бог, родителями. Как-то они будут продолжать жить, ходить на работу, общаться друг с другом, убирать нашу жилплощадь, ухаживать за нашими животными, поливать наши кактусы. Не в том смысле, что это ляжет на них тяжким бременем, а в том смысле, что им придётся проживать какую-то, пусть незначительную, часть нашей рутинной жизни, а нас в этом всём уже не будет. И вот это кормление животных и поливание кактусов будет постоянно напоминать им о нас, и если они, допустим, к нам хорошо относились, не говоря – любили – они постоянно будут о нас думать, и как им не сломаться при этом, непонятно.

В фильме «Навеки» самая обычная датская семья из четырёх человек, мама, папа и двое взрослых детей, теряет одного из этих детей, сына и брата, соответственно. В фильме ни слова не говорится о том, как он умер, была ли это болезнь или несчастный случай, во всяком случае, умер он, по всей видимости, сравнительно внезапно, потому что никто к этому не готовился, умер молодым, и на протяжении всего фильма семья пытается справиться с этим.

Мне кажется, что получилось очень правдоподобно. Никто особенно не рыдает, никто не выглядит особенно убитым горем, у всех есть немножко какой-то другой жизни, у сестры покойного Лины есть и своя семья, муж, с которым они упорно и пока безуспешно пытаются зачать ребёнка. У матери покойного Марен есть работа, только отец Эгон, как будто, уже на пенсии, поэтому сначала кажется, что ему труднее всего и что он единственный, кто вообще помнит умершего.

Конечно, это не так, конечно, всем тяжело, но каждому тяжело по-своему. И не менее тяжело, надо сказать, за всем этим наблюдать – как они разбирают фотографии покойного, как отец с дочерью пытаются жарить заготовленные зачем-то покойным в промышленных количествах сырые кофейные бобы и варить из них кофе – получается так себе. Они не пытаются сделать вид, что он всё ещё с ними, хотя Эгон и разговаривает с мёртвым сыном. Они, скорее, пытаются как-то вписать его ушедшую фигуру в свою новую реальность без него – типа, ну пусть его нет физически, но вот он успел оставить какие-то следы, и мы будем эти следы учитывать.

Это грустно, и это волей-неволей заставляет думать о том, что будет после тебя. Самым пронизывающим моментом фильма, пожалуй, являются одни какие-то очередные семейные посиделки в расширенном кругу родственников, когда зритель вдруг осознаёт, что да, и правда, оказывается с момента смерти сына его оставшаяся пока жить мать ни разу не назвала его по имени.

«У меня был сын. Его звали Тобиас» - эти простые слова втыкаются куда-то очень глубоко внутрь. Фрелле Петерсон сделал своё дело.

Вместе им не сойтись?

 

Вместе им не сойтись?

(«Старый дуб»/ „The Old Oak“, реж. Кен Лоуч, Великобритания-Бельгия-Франция, 113 мин.)

П.И.Филимонов

Старый оптимист Кен Лоуч снял типичный для нашего времени фильм, про такие ещё говорят – «актуальный», только они были актуальны лет десять примерно назад, а теперь дошло и до старичка Кена – про ксенофобию и способы её преодоления. Когда тебе 87, можно ещё верить в способы её преодоления, можно даже пытаться и других этой верой заражать.

В типичный для фильмов Лоуча городок английской глубинки, где есть примерно один паб (собственно, заглавный «Старый дуб»), вокруг которого и формируется жизнь в этом захолустном населённом пункте, приезжает какое-то количество сирийских беженцев. Конечно, они выделяются на фоне местных жителей, конечно, местные жители их поначалу не принимают – не в силу дремучести взглядов даже, а в силу того, что никогда такого не видели, просто не было в их жизни необходимости сосуществования с людьми из настолько другой культуры. Агрессия их в адрес беженцев довольно умеренна, на физический уровень она не переходит, но и в дружелюбное отношение тоже не превращается.  

Среди беженцев есть девушка Яра, говорящая, в отличие от остальных, на приличном английском. И так случается, что Яра сходится – не в смысле романтических там отношений или что, чисто в дружеском смысле сходится – с хозяином этого самого «Старого дуба», которого местные называют попросту ТиДжей. Его жизнь тоже изрядно потаскала, жена бросила, с сыном он не общается, любимая собачка погибает уже в рамках фильма, в какой-то момент он пытался совершить самоубийство, но, по счастливому стечению обстоятельств в лице (в морде) той же собачки, передумал. В общем, встретились два одиночества.

И главный конфликт фильма даже не в ксенофобии как таковой. А в том, что местные ханурики, такие типичные для маленький английский городков, которые всю жизнь в одно и то же время ходили в один и тот же паб, чтобы выпить там одни и те же пять-шесть пинт одного и того же пива, теперь чувствуют, что «их» паб им больше не принадлежит. Там устраиваются какие-то благотворительные программы для детей беженцев, туда вообще зачастили сирийцы – а они, заразы, даже не пьют!

Возраст Лоуча располагает к светлому восприятию того, что ему осталось от реальности. Мне кажется, когда он был помоложе, фильмы его были чуть посдержаннее в плане проявляемого там оптимизма. Да, в «Старом дубе» разрешению – или хотя бы снижению уровня – конфликта способствует крайне печальное обстоятельство, но затем всё происходит, как по волшебству. Все раскаиваются, все обнимаются, задание выполнено успешно. Конечно, хочется вместе с Лоучем поверить в то, что это ещё возможно, в то, что хотя бы в так называемой «старой Европе», куда мы довольно успешно, кажется, просачиваемся, люди не до конца обезумели и способны ещё видеть, слышать и замечать непохожее на них без резких телодвижений.

Но скорее это просто история маленького коммьюнити, для которого как раз такие события всегда становятся объединяющими. Потому что где ещё ты видишься с друзьями и знакомыми, которые живут рядом, но с которыми ты можешь годами не встречаться -  на похоронах да поминках, больше нигде.